Одесские зарисовки. Кленовая аллея
Не все, кому больно, плачут.
— Ну! Чего плачешь, Санёк? Кто обидел? — дядя Жора, худой как жердь, с орлиным крючковатым носом, чёрными маслинами умных глаз навыкате, потрепал пацана по волосам.
— Папка ремнём побил! — заревел ещё больше Санёк.
— Шо, батя с рейса пришёл?
— Даааа, — ревел в три ручья Санек, — пришёл и меня побил ремнём.
— И за что ты ремня отхватил? — усмехнулся дядя Жора.
— За рогатку, — провёл ладонью по сопливому шмыгающему носу пацан.
— Ну, брат, — присел перед Саней на корточки дядя Жора, — тут твой батя таки прав. Нельзя из рогатки стрелять. Ни по кошкам, ни по птицам. Ведь они живые, им тоже больно бывает. Как людям.
— А я не по птицам, я по дереву стрелял, — снова разревелся Санёк. — Оно не живое, ему не больно. А папка побиииил.
— Как не больно дереву? Ещё как может быть больно! Ты видел, как дерево ранят ножом и оно плачет? Вот берёзовый сок. Берёзку ножичком ранят, и она плачет соком. А почему плачет? Потому что ей больно.
— А я не в берёзку стрелял. Я в клён.
— И клёну тоже больно.
— Но ведь он не плакал, как берёза, значит ему не больно.
— Эх, больно клёну, Санёк, — поднялся дядя Жора с корточек. — Ещё как больно. Просто не все, кому больно, плачут. Это как у людей. Вот девочкам и детям можно плакать. А мужчинам — нельзя. Вот вырастешь и не будешь плакать. Ну, или почти не будешь. Понял?
— Да, понял, — кивнул Санёк.
— Ну вот то–то же. Иди позови папку. Скажи, Жора ждёт, — дядя Жора сел на скамейку возле палисадника и закурил папироску.
—Привет, Жора! — вышел отец Саши Станислав, старший механик сухогруза «Чапаев», крупный, под два метра ростом, чернявый, с зычным басом и могучими руками–дубами. Рука дяди Жоры утонула в руке моряка.
— Та не дави так руку, Стас! — сморщился дядя Жора. — Слушай, а пошли завтра на рыбалку. На моей лодке. На ставриду. Уже дня три, как хорошо идёт.
— А что, давай пойдём, — кивнул Стас.
— И я, и я с вами! Папа, дядя Жора, возьмите меня с собой. У меня и спиннинг с крючками–самодурами есть, — Санек умоляюще посмотрел на мужчин.
— Ладно, пойдёшь с нами. Только не ныть! — погрозил указательным пальцем Стас сыну.
— Есть не ныть, кэп! — шутливо вытянулся по стойке смирно пацан, и мужчины весело рассмеялись...
***
— Вот, чёрт! Наверное накрылся, — констатировал дядя Жора, безуспешно пытаясь завести лодочный мотор.
— Ладно, не будем терять время. Выйдем на вёслах, а вернёмся — переберу тебе его. Будет как часики работать. Или я не механик!
Море дышало лёгкой волной, переливалось и искрило под лучами жаркого солнца. Берег темнел вдали еле заметной тонкой полоской. Дядя Жора сменил на вёслах Сашиного отца и тяжело, с присвистом дыша, худыми руками налёг на весла. «Хлюп, хлюп», — лениво билась волна в бок лодки.
— Дядя Жора, а дядь Жора.
— Ну шо тебе, пацан, — перестал грести запыхавшийся дядя Жора.
— А что это за звёзды у тебя на плечах нарисованы?
— Не на плечах, а на ключицах. На плечах другие звёзды носят. А я на ключицах ношу.
— А зачем они тебе?
— Заслужил.
— А где ты служил?
— Вот нигде никому не служил — вот этим звёзды на ключицах и заслужил.
— А разве так бывает, что можно заслужить, не служа?
— Так, а ну дай я, Жорик, погребу туда, — прервал беседу Стас и указал рукой в сторону. — Вон, видишь, как рябит там? Вот там и закинем снасти.
Ставрида шла хорошо. Каждый заброс спиннингов заканчивался у дяди Жоры и Стаса тремя–пятью отличными качалочками–рыбинами. И только Санёк был разочарован, не вытащив ни одной ставриды.
— Папка, а папка!
— Что, сынок, — Стас снимал с крючков очередную партию ставриды.
— Ну вот почему вы ловите, а я нет?
— Закинь вот туда. И не тащи назад так быстро. Тяни медленно, с оттяжкой. Подтянул — намотал, подтянул — намотал. Понял?
— Ага! — Санек закинул спиннинг в указанное отцом направление. — Ой, папа, клюнуло! Ого! Папа, помоги, там что–то сильно бьётся!
И действительно, спиннинг неведомой силой чуть не вырвался из детских рук и выгнулся дугой. Стас взял его из рук сына и медленно стал водить из стороны в сторону, постепенно наматывая на катушку леску, а дядя Жора отложил свою снасть и взялся за подсак.
— Ого! Да это луфарь! — разглядел уже лежащую в лодке рыбу Стас.
— Таки да, луфарь, — подтвердил дядя Жора. — Килограмма на три. И как он леску не перекусил! Смотри, он и крючок проглотил, и ещё за второй крючок плавником зацепился.
— Это я! Это я его поймал! Это моя рыбина! — бил себя кулачком в грудь Санёк. — Надо всем–всем, и маме, и Кольке, и всем в классе рассказать, какого я луфаря поймал!
— Конечно ты поймал, сынок, — улыбнулся Саше отец. — Мы только помогли тебе его выташить, а поймал ты. Вот и дядя Жора не даст соврать.
— Век воли не видать, пацан! — шутливо провёл по горлу большим пальцем дядя Жора. — Рыбина твоя.
— Ура! — поднял над головой кулачки и радостно затряс ими ребёнок.
— Ну что, к берегу? Наглеть не будем. Неплохо рыбы взяли, — Стас взялся за весла. — Сегодня ещё футбол. Черноморец — Динамо (Киев). Первая встреча после того, как Беланов перешёл в Киев от нас.
— Ох и засвистим мы его, перебежчика! — засмеялся Санёк, которого отец всегда брал с собой на футбол.
***
Представительского класса «Мерседес» в сопровождении «Рендж Ровера» плавно шёл по трассе, рассекая серую слякоть тающего снега. Свернули с трассы на тихую аллею, усаженную по краям клёнами, подъехали к воротам особняка, которые охранник тут же стал торопливо открывать. Вдруг сбоку к машине подошла худая фигура в чёрном пальто, с седой неухоженной головой, приставила к стеклу машины ладонь козырьком, и в салон заглянули чёрные, навыкате маслины глаз. Из «Рендж Ровера» моментально выскочила парочка лысых голов с квадратными челюстями. Парочка цепко схватила фигуру и швырнула в снежную жижу. «Мерседес» тронулся и въехал на территорию особняка.
— Здравствуй, дорогая, — поцеловал Александр Станиславович жену, — я буду в кабинете. Работать. Никому меня не тревожить. Два, нет, три часа. Три часа меня ни для кого нет.
— И даже для меня? — улыбнулась супруга.
— Для тебя я всегда есть, — подыграл Александр Станиславович жене. — Но ведь ты сегодня не будешь злоупотреблять этим, дорогая? Действительно ещё много работы, — и поднялся на второй этаж в свой кабинет. «Эти сквозь стекло машины глаза маслинами... так знакомы. Что–то такое далёкое», — мысли Александра Станиславовича прервал звонок охранника.
— Александр Станиславович! Тут к вам просится один старик. Бомжеватый такой. Говорит, что вы знакомы. Говорит, сказать вам, что пришёл дядя Жора.
— Какой дядя Жора?
— Не знаю, какой. Говорит, что вы с ним знакомы.
— Не знаю никакого дяди Жоры. Не мешайте мне работать.
«И всё–таки, очень знакомые глаза. Где я их видел?» — Александр Станиславович налил в бокал коньяк и подошёл к окну. За окном по кленовой аллее шаркающей старческой походкой удалялась худая сутулая фигура в чёрном пальто с двумя поломанными охраной гвоздиками в руке. Фигура остановилась, оглянулась и впилась чёрными маслинами глаз прямо в мозг хозяина особняка. «Дядя Жора! Папин друг! Папа! Тебя уже двадцать лет как нет. Это ведь когда годовщина?.. Сегодня какое? 19-е? Нет, двадцатое! Сегодня двадцатое! Годовщина смерти отца. А я даже не вспомнил! Папа! Прости!» Маслины глаз пропали, сутулая фигура повернулась спиной и стала удаляться по кленовой аллее прочь.
«Эх, больно, ещё как больно бывает клёну, Санёк. Только не все, кому больно, плачут», — вспомнилось из далёкого солнечного детства Александру Станиславовичу...
Автор: Андрей Рюриков