В  Калининском районе Донецка стоит неприметная будка. В маленьком окошке горит свет. Здесь нарезает ключи старый мастер Николай Борисович. В будке — теснота. На стене рядками висят ключи всех мастей. Есть верстак и два токарных станка. В углу спит Жучка — дворовая собака с грустными ушами.

В этой будке Николай Борисович работает уже 35 лет. Когда стреляют, ложится на пол вместе со своей Жучкой и, обняв её, пережидает. Жучка трясётся: у неё из-за обстрелов застарелый нервный тик.

— А почему я из Донецка не уехал? — повторяет он мой вопрос. — А вот вам, допустим, ключики будут нужны. Вы придёте ко мне — а будка закрыта. Как вы в дом попадёте? — Он гладит ключи, висящие на стене. — Разве можно в такое время в дом не мочь зайти?

В 1987-м к Николаю Борисовичу обратились ветераны-«ключники». Он работал на заводе токарем, его просили изготовить станки для нарезки ключей, и он выполнил работу по своим эскизам. В знак благодарности старые мастера научили его резать ключи — для заработка.

С началом СВО Николай Борисович стал приходить в будку и по субботам, воскресеньям. Я спрашиваю его, почему так часто, и он стесняясь говорит: «Да вот из-за Жучки. Жалко Жучку, по выходным она тут мёрзнет без обогревателя и боится обстрелов. А до дома она не дойдёт: лапы у неё плохие».

Жучка дёргает глазом. На улице темно. Почти безлюдно. Если б не маленькое светящееся окошко, будку б съела темнота и редкий прохожий её б разглядел. Да вряд ли ему, этому прохожему, нужны ключи. Ну кому нужны ключи? Одному из 30!

— Да кому в такую пору нужны ключи! — произношу я свою мысль вслух.

Николай Борисович хитро улыбается.

Звонит его телефон. «Да чтоб вы были живы-здоровы, — говорит из трубки женский голос. — Молиться за вас будем. Так вы щипчики подточили, что девчонки из Германии мне пишут: «Нам тоже у него подточи и в Германию отправь». Николай Борисович слушает, расцветает. Многие донецкие маникюрщицы затачивают инструменты только у него.

— Вы из-за заработка тут так долго сидите? — спрашиваю я. И Николай Борисович разражается одой ключу. Он говорит, что ключ — это призвание. И они снятся ему — ключи. И крутятся, крутятся перед глазами. И чтоб ключ был хорошим, мастеру нужны терпение и чуйка, но не у каждого они есть. И что вы будете делать, если плохой мастер выдаст вам ключ, которым вы при обстреле не сможете открыть дверь в Донецке? И неужели, стоя у запертой двери, вы помянете того мастера добрым словом?

— Ключи Донецку нужны, — говорит Николай Борисович и гладит Жучку.

Жучка прибилась к этому району в 2016 году: её бросили уехавшие хозяева. Все вокруг её полюбили, стали решать, с кем Жучке жить. Стояли перед будкой кружком и спорили. Жучка подошла к Николаю Борисовичу.

— Я не из той породы, что любит деньги, — говорит Николай Борисович.

А в это время по темноте к будке пробирается медик — несёт инструменты для заточки. Николай Борисович обтачивает детское отделение Калининской больницы и кардиохирургию. И сосудистое отделение. И те, кто его знает, больше ни у кого обтачиваться не хотят.

Николай Борисович в предвкушении улыбается. Жучка сопит. Мастер работает за станком, который сам и создал. Окошко освещает рисованные ключики на боках будки. Пройдёт мимо чужой человек, и не обратит внимания ни на старую будку, ни на старого мастера, и так и не узнает, что в ней днями и ночами, а также по выходным сидит человек, спасающий жизни, ведь в операционной каждая секунда на счету, а плохо заточенный инструмент убивает.

— Нет, я не за деньги работаю, — говорит мастер, — а за доброе слово. Оно — ключик ко мне. Ключи бывают разные.