Доктор медицинских наук, профессор Анатолий Альтштейн в интервью Пятому каналу рассказал о часто забываемом способе распространения коронавирусной инфекции.
Эксперт пояснил, что COVID-19 можно заразиться и через волосы. Чтобы избежать опасности, вирусолог рекомендует носить головной убор. При этом, по его словам, на волосах вирус может держаться вплоть до трех суток.

«Состояние многих ухудшилось. Это непрямые жертвы коронавируса»

Как изменился порядок в больнице за время карантина?

Если кратко, то сейчас все выглядит так: бригады врачей, среднего медперсонала и санитаров работают по суточному принципу. Сутки работают, двое перерыв, потом опять сутки. Вот таким непрерывным циклом.

Сейчас есть защитные средства. Первый период, когда мы пережили самый острый дефицит, прошел. Кроме того, у меня впечатление, что основной пик заболеваемости все-таки пройден.

При всем этом меня волнует другое: накопившиеся проблемы за период карантина. Есть множество больных, которые пережидали этот карантин с другими заболеваниями. Терпели. Состояние многих ухудшилось из-за того, что нет возможности оказать им помощь. Я считаю, что это непрямые жертвы коронавируса.

Да, многие больницы фактически перепрофилировали под коронавирус, а все остальные плановые мероприятия отменили из-за карантина.

Абсолютно верно. Сделано это было с благими намерениями. Но хотели, как лучше, а получилось то, что получилось. Больницы под любым предлогом вынуждены отказывать и консультировать только так: «подождите, принимайте обезболивающие, симптоматические средства, потерпите». В связи с этим население во многом пострадало: от простых неудобств до серьезного ухудшения здоровья.

Я хочу совершенно недвусмысленно дать понять, что в этом есть очень серьезный просчет организации работы здравоохранения. Больницы фактически закрыли, но населению так и не объяснили, что делать. Я могу назвать десятки тяжелых больных, которые сейчас висят на телефоне. Ждут, когда наконец им можно будет оказать помощь. Объявили, что оказывать помощь нужно только больным с острой патологией. Но так и не сформулировали, что относится к «острой патологии». В медицине, особенно в хирургии, очень сложно провести границу, когда показание острое, и когда — не острое.

Косметическая операция по изменению формы носа действительно может подождать. Но есть множество  хронических болезней, которые проявляются постоянно, и могут обостриться за один день или час. Происходят, например, приступы желчекаменной болезни. При язвенной болезни может начаться кровотечение. Воспаление органов брюшной полости может дойти до перитонита и прочих осложнений. И это не говоря об онкологических больных, к которым вообще нельзя применить термин «острое показание». Оно с момента диагноза уже острое, уже нуждается в срочных действиях.

Вот конкретный случай. Несколько часов назад договорился, чтобы в одну больницу привезли человека, который уже неделю не может лечь на операцию. И сейчас у него обострение. То есть он дожидался этого дома. Пожилой человек. Ему делали  уколы и пытались консультировать по телефону.

В нормальном положении его бы сразу госпитализировали и начали лечить. А тут посмотрели, развернули, и сказали: «Если температура повысится, звоните в скорую». Температура у него нормальная, а все остальное очень плохо. Печень отключена.

Вот организация медицины. И таких людей в Молдове сотни.

продолжение

«Борьба с эпидемией в Молдове носила абсолютно хаотичный характер»

Понятно, что все это экстренная ситуация, к которой в принципе никто в мире не был готов. Но было ли тут какое-то правильное решение, которое позволило бы и лечить пациентов с коронавирусом, и с другими заболеваниями?

Разумеется, были более оптимальные варианты решения вопроса. Но они упираются в профессионализм организаторов системы. Например, эта великая паника, которая выразилась в лозунге «Всем сидеть дома», абсолютно не обоснована.

Во-первых, все так и не стали сидеть дома. Во-вторых, сидение дома однозначно многое ухудшило. В частности, это ухудшает иммунитет. Повальное сидение дома — неправильная мера. Надо было объяснить, кому и как сидеть. Но это гораздо труднее.

Второй момент. Надо было сделать хоть какую-то справку о том, каким больным куда обращаться. Пациенты начали бегать от врача к врачу. Семейные врачи консультировали только по телефону. Я очень плохо себе представляю, как можно по телефону консультировать человека с болью. Для меня это граничит с абсолютным примитивизмом в понимании медицины. И этот примитивизм прослеживается в сегодняшней организации системы здравоохранения.

Конечно, эта необычная ситуация уперлась в формулу «учиться во время боя». Конечно, это трудно. Но учиться во время боя — это проиграть бой. Для того, чтобы этого не было, доктора учились в университетах. Там этому учат: как именно организовывать противоэпидемические мероприятия.

Я уверен, что противоэпидемические мероприятия, организованные в Молдове, носили абсолютно хаотичный характер. И абсолютно непрофессионально вводились. В связи с тем, в первую очередь, что к этому не привлекли специалистов.

На фоне вируса сформировалась такая парадигма: «У нас война, а война все спишет, и во время войны все можно».

Цены на маски, например, были завышены в 2-10 раз. Но к документам ни у кого нет доступа. Мне кажется, что здесь есть повод для серьезного разбирательства компетентными органами.

Самое существенное, что меня смущает. В основе организации противоэпидемиологической работы — информирование населения. Оно поставлено не то что плохо, а преступно. Это связано с тотальными манипуляциями статистическими данными.

Министр здравоохранения или президент объявляют какие-то цифры, не имеющие никакой связи с медицинской статистикой. Для того, чтобы определить заболеваемость в Молдове, надо определить число заболевших среди общего числа населения и высчитать процент на 10 тыс., например. У нас «заболеваемостью» называют число зарегистрированных больных.

И, кстати, при этом мы даже не знаем точно численность населения в Молдове.

Есть разные цифры — от 2,5 млн до 3,2 млн.

Тогда мы могли бы условно говорить, раз 4 тыс. заболевших, то у нас болеет 1% населения (это гораздо меньше эпидемиологического показателя).

.

Для полной картины нужно проводить тотальное тестирование населения?

Я убежден, что не нужно.

Почему?

В этом нет никакого смысла. Скрининговое тестирование всех подряд невозможно осуществить физически. Это огромное количество времени. Кроме того, это ужасно дорого и совершенно неэффективно. Даже если мы за один день протестируем всех и получим из 3 млн населения 500 тыс. зараженных, то не факт, что на следующий день их не будет 700 тыс. Ситуация быстро меняется. Что это дает?

Тестирование — вспомогательный метод уточнения диагноза. Сначала появляется подозрение на болезнь при определенных симптомах: температура, слабость, мышечные боли, потеря чувства вкуса и запаха, кашель, затрудненное дыхание, одышка и т.д. Причем не обязательно у каждого пациента есть все они. Уже для подтверждения диагноза назначают тестирование. Тогда это имеет смысл. Во всех остальных случаях — это полная профанация. Сплошное тестирование только внесет путаницу.

Вы говорили, что, по вашим ощущениям, заболеваемость идет на спад. Из каких показателей можно делать вывод, что мы прошли пик? Тем более, вы сами говорите, что некоторые данные  сомнительные.

Я говорю о своих ощущениях, потому что вижу число заболевших вокруг себя. И каждый день очень тесно общаюсь  с коллегами из других медучреждений. Хотя в нормальном случае мы должны опираться не на ощущения, а на точные статистические данные. Но для этого надо было сформировать группу, которая умеет правильно считать.

Я считаю, что тут есть два фактора. Первый — просто непонимание того, о чем они говорят. У людей, которые сейчас этим занимаются, недостаточно специального образования. А, во-вторых, есть и корыстный интерес. Этими цифрами можно манипулировать обществом.

Даже если на меня сильно обидятся те, кто делает эту статистику, я настаиваю на проведении статистической экспертизы. Ее должны организовать на уровне правительства и министерства, чтобы дать оценку подобным утверждениям.

Например, наш премьер заявил на днях, что в Молдове смертность от коронавируса 3%, а вот в Румынии — 5,7%. Это он так походя похвалил медиков. Но это очередные аплодисменты с балкона. На самом деле ничего понятного в этих цифрах нет.

Число позитивных случаев зависит от числа исследованных, а в разных странах разный охват тестирования. Поэтому это манипулятивные данные. Без статистической экспертизы их нельзя применять.

Медикам не дают слова не только в комиссии по чрезвычайным ситуациям. У нас очень многие врачи, которые просто работают в клиниках, боятся и не хотят говорить вслух о существующих проблемах. Почему так вышло?

Очень верно: они боятся. Я бы сказал даже не «боятся», но осторожно относятся к подобного рода интервью по двум соображениям. Во-первых, рыльце в пушку у самих СМИ. Из-за непрофессионализма они могут извратить ответы. Со мной такое уже было однажды — мои слова нарезали, извратив их смысл, и испортив мои отношения с коллегами. Это главная причина. Медики в меньшей степени боятся обструкции со стороны руководства, чем общаться с прессой из-за недоверия к ней.

Второе, конечно, они боятся, неприятностей на работе. Это уже зависит от непосредственных начальников. Если назвать какую-то проблему в больнице, виноватыми будут медсестра, врач или главврач. Но никак не медицинская система, превратившаяся в бессловесную служанку власть придержаших.

Но все-таки, почему в Молдове настолько пострадали именно медработники?

Они находятся в том месте, где очень большая концентрация вируса. Это называется «вирусная нагрузка». Вирусная нагрузка в больнице в тысячу раз больше, чем на улице и в парке, поэтому медики заболевают. В первую очередь — анестезиологи и реаниматологи. Они не могут делать интубацию «по телефону».
Другое дело, что у нас не направляют все усилия на то, чтобы защищать медработников, чаще сменять их. Можно было, например, не держать их 10-12 часов в этих костюмах, а вместо одного доктора на 12 часов взять четырех. И пускать их по очереди к больным, как в Чернобыле при ликвидации аварии.

У нас в связи с тем, что поначалу было мало защитных средств или вообще не было, увеличивали вирусную нагрузку на медработников.

Но говорят, что проблему с защитными средствами решили. И при этом у нас все равно 25% заразившихся — это именно медработники, и мы рекордсмены в регионе по этому параметру. Экипировка плохо защищает?

Сегодня средств достаточно. А месяц назад было не то что недостаточно, была катастрофа.  Большинство медиков заболели месяц назад.

Насколько сегодня все же можно говорить, что мы справились с ситуацией? Вы говорили, что меру «всем сидеть дома» власти восприняли слишком буквально, но не помогла ли она погасить распространение вируса?

У нас  есть только политическая увязка. 15 мая все это закончится победным рапортом. На самом деле, по числу тяжелых случаев ситуация значительно лучше. Заболеваемость идет на спад. Это факт, подтвержденный наблюдениями.

Но! Инкубационный период этого вируса — 14 дней. Длительность заболевания — в среднем 2-3 недели. Доказано уже многими исследованиями, что вирус может сохраняться в человеке 38-40 дней, но это крайний вариант. Обычно речь идет о 20 днях. Вот и считайте, что с момента последнего заболевшего надо отсчитать три недели, чтобы сказать, что точно все закончилось. Локальная вспышка закончится, если в Сороках, например, 2-3 недели не будет заболеваний.

Это медицинский ответ, а есть политический. А политический ответ: мы победим вирус тогда, когда его победят остальные. Это политические игры. Вы уже видите: где-то делают послабления, и у нас начали делать послабления. Поэтому сейчас мы все просто начнем жить с этим вирусом.