Понятно, что население фемы Армениак было довольно пёстрым и состояло не из одних лишь армян. Тем не менее, в процентном отношении к общей численности населения армян там жило значительно больше, чем в Великой Армении, которая, при Тигране Великом (вместе с вассальными территориями), охватывала всё современное Закавказье, Северо-Запад Ирана, Север Ирака, Сирию, Палестину и Юго-Восток Турции. Во всяком случае, ещё во время Первой мировой войны страны Антанты считали, что большая часть бывшей фемы Армениак, давно исчезнувшей Византии, должна войти в состав армянского государства, которое планировалось по итогам войны выделить из Турции.

Несмотря на то, что войну Антанта выиграла, итог оказался далеко не столь благоприятен для армян, как планировалось. Республика Армения, смогла взять под контроль менее половины нарезанных ей, по Севрскому договору, территорий. А к тому времени, как дело дошло до создания Армянской ССР, оказались потерянными 2/3 территории имевшейся в наличии. Остаток, с небольшими улучшениями, по Карскому договору, составил советскую Армению.

Возможно, нынешняя Армения была бы раза в два больше территориально, но в 1920 году, поверив в «арбитраж» Вудро Вильсона и понадеявшись на обещанную поддержку США, Армения попыталась занять все территории, нарезанные ей в Севре. Война была проиграна и остатки армянского государства спасла лишь Советская Россия, которая, впрочем, в тот момент была слишком заинтересована в нормальных отношениях с кемалистской Турцией, чтобы начинать ещё одну войну за утраченные армянами бывшие территории Карской области Российской империи.

С той поры и по сей день именно Россия остаётся гарантом не просто территориальной целостности, но и самого существования армянского государства. Конфликт в Нагорном Карабахе, в результате которого непризнанная Нагорно-Карабахская республика де-факто оказалась под покровительством Армении, с 1994 года и до сих пор поддерживается в замороженном состоянии также благодаря России. Если бы не усилия Москвы военные действия были бы уже давно возобновлены, поскольку стороны конфликта, несмотря на декларированное желание решить его дипломатическим путём и посреднические усилия мирового сообщества (прежде всего, опять таки России), проявили абсолютную неготовность к компромиссу. Именно Россия гарантирует поддержание сегодняшнего (выгодного более Армении, чем Азербайджану) status quo в Закавказье.

Не будет преувеличением сказать, что армянский народ смог уцелеть на части своих исконных территорий, а также восстановить и сохранить государственность именно благодаря традиционной российской политике, направленной на предотвращение любых конфликтов как в пределах, так и вблизи своих границ.

Разгорающийся в последние недели конфликт между властью и оппозицией в Армении грозит нарушить хрупкий баланс в Закавказье.

Дело не в том, что Сержу Саргсяну пришлось отказаться от попытки сохранить власть (в качестве уже не президента, а премьера). И даже не в том, что оппозиционеры, принудившие его подать в отставку, выдвигали, среди прочего, прозападные лозунги. Как было сказано выше, Россия играет слишком большую роль в гарантии не просто территориальной целостности Армении, но в существовании армянского государства и народа в принципе, чтобы слишком резко отказываться от союза с ней. Во всяком случае на тех территориях, которые до начала ХХ века были достаточно плотно заселены армянами (бывшая византийская фема Армениак), после 1916 года армян практически не осталось.

Проблема заключается в том, что соратники явно устали от Сержа Саргсяна не меньше, чем оппозиция, чем и объясняется лёгкость победы последней, получившей на выборах исчезающе малое количество голосов, по сравнению с правящей партией и, тем не менее, без усилий, всего за десять дней не таких уж и мощных протестов, свалившей многолетнего лидера Армении. Такая лёгкость может быть объяснена только внезапно обнаружившемся отсутствием поддержки в рядах системной элиты.

На это же указывает факт появления в день отставки в рядах протестующих десятков военнослужащих в форме, но без оружия. Так армия не выходит протестовать. Так армия намекает лидеру, что не будет его поддерживать.

Но именно эта лёгкость с которой Саргсян был отстранён от власти, явно привела оппозицию в состояние эйфории. Теперь, на волне первой победы, а также неизбежной (хотя бы частичной) деморализации государственного аппарата (чиновники среднего и низшего звена никогда не знают как далеко зайдут перемены и кого вычистят в ходе обновления) оппозиция требует назначения, вопреки Конституции, временного правительства улицей (ереванским вариантом «майдана») и перевыборов парламента. Это при том, что первоначальное требование (отставка Саргсяна) удовлетворено.

Власть находится в не самом выгодном положении. Уступив один раз, она показала улице, что при помощи давления можно добиваться своего. Лоялисты же получили негативный урок – можно защищать легитимную власть и поплатиться за это. Улица склонна давить дальше с новой силой. Власти, если она хочет остаться властью, необходимо мобилизовать своих сторонников и убедить их в том, что отставка Саргсяна была единственной уступкой. Согласие на каждое следующее требование оппозиции будет не просто ослаблять власть, но быстро приближать системные политические силы к переходу в маргинальное состояние. Выборы, состоявшиеся по требованию оппозиции и на условиях оппозиции дают оппозиции очень неплохой шанс полностью переформатировать под себя внтуриполитическое пространство.

В Армении такое переформатирование может произойти тем более легко, что в ней нет коренных противоречий между Западом и Востоком (как на Украине) или между прорумынскими унитаристами и молдовенистами (как в Молдавии). Поэтому резкие колебания политических предпочтений народа, на фоне внутриполитических потрясений, более чем естественны. Лидеры Думы и поддержавшие их генералы, в конце февраля – начале марта 1917 года в России под ликование толпы сместившие последнего императора, никак не предполагали, что всего через полгода их самих некому будет поддержать.

В кризисные моменты народ, при прочих равных, отдаёт предпочтение тому, кто демонстрирует готовность взять власть и не отдать её ни при каких обстоятельствах. Для Армении же, с учётом её сложного внешнеполитического положения, внутриполитическое единство  является более принципиальной вещью, чем отдельные расхождения партийных программ.

Формально требования лидера оппозиции Никола Пашиняна не являются чем-то экстраординарным для большинства армян. Да, он считает неправильным вступление Армении в Евразийский экономический союз (ЕАЭС) и декларирует необходимость присоединения страны к НАТО. Но ведь и Саргсян не только ввёл Армению в ЕАЭС, но и 24 ноября 2017 года подписал Соглашение о всеобъемлющем и расширенном партнёрстве с ЕС, а также декларировал намерение Еревана вступить в Евросоюз. То есть, западный вектор традиционно играл существенную роль во внешней политике Армении. Пашинян предлагает перенести на это направление основные усилия. Но сторонники прозападного крена есть и в составе системной политической элиты.

При этом надо учитывать, что в отличие от Украины, Молдавии или Прибалтики, а также Грузии, времён Саакашвили, прозападные политики в Армении, в большинстве своём не акцентируют внимание на русофобских лозунгах. В результате народ рассматривает западный и российский вектора не как взаимоисключающие (что характерно для большинства цветных переворотов), а как взаимодополняющие.

По сути главное противоречие армянской внутренней политики – доступ к власти и собственности. Внешнеполитических же противоречий по сути, как таковых, нет. Существует консенсус, вокруг необходимости сохранять армянский контроль над Нагорным Карабахом и добиваться юридического закрепления фактически произошедших территориальных изменений. На этом фоне, ориентация одних политиков на российскую поддержку и надежда других на то, что Запад поможет решить этот вопрос более эффективно, носит тактический характер. Тем более, что, как уже было сказано, для большинства армян, российский и западный векторы не являются взаимоисключающими. Более того, явные противоречия между США и Турцией, нарастающие в последнее время, позволяют некоторым армянским политикам рассчитывать на то, что Вашингтон в пику Анкаре может оказать Еревану существенную поддержку в реализации амбициозных внешнеполитических планов.

В результате, соотношение сил между властью и оппозицией зависит от такой неустойчивой вещи, как народная поддержка. Причём харизматический лидер имеет хорошие шансы почти моментально поднять её с нуля до почти абсолютных значений. Серж Саргсян был несомненным харизматическим лидером партии власти. Никол Пашинян стал харизматическим лидером оппозиции. Власть, утратив Саргсяна, утратила и харизму. Оппозиция получила существенное преимущество и пока собирается наступать.

Нет сомнения, что к наступлению оппозицию подталкивает и будет подталкивать и Вашингтон. Приход к власти Пашиняна, выступающего против членства Армении в ЕАЭС и за вступление в НАТО, обещает усложнить для России ситуацию в Закавказье. Для Вашингтона же, проигравшего Сирию и увязшего в патовой ситуации на Украине, крайне важно растягивать российские ресурсы, отвлекать их на второстепенные театры, ослабляя, таким образом Москву на главном (сирийском) направлении.

Но главная опасность армянского кризиса таится в том, что для США не так важен стабильный проамериканский режим в Ереване, как создание России проблем в Закавказье. Становясь покровителем Еревана, США неизбежно ухудшат отношения с Азербайджаном (а значит и Турцией), что в целом создаст им дополнительные проблемы на Ближнем Востоке. Зато, если Армения будет дестабилизирована, если в стране начнётся гражданский конфликт, это будет проблема России, являющейся союзником Армении по ЕАЭС и ОДКБ. То есть, США выгодно, чтобы оппозиция не захватила власть, а начала долгоиграющий гражданский конфликт с действующей властью, с тенденцией перерастания в горячую фазу.

Даже простые столкновения демонстрантов с полицией в течение долгого времени (два-три месяца) приведут к ослаблению контроля центральной власти над страной, и, главное, к снижению боеспособности сил, обеспечивающих контроль над Нагорным Карабахом. В том, что США попытаются инициировать азербайджанское наступление тоже можно не сомневаться. И Баку будет крайне трудно преодолеть соблазн, на фоне явного ослабления Армении. Ведь следующий благоприятный шанс может представиться не скоро.

Если же США удастся спровоцировать в Армении полноценную гражданскую войну (а такой конфликт легко разгорается после первой крови, пролитие которой также может быть организовано внешними силами), осложнённую разморозкой вооружённого противостояния в Нагорном Карабахе, Россия окажется в крайне сложной позиции. С одной стороны, нельзя бросать на произвол судьбы союзника. С другой, вовлечение одновременно во внутренний и международный конфликт в таком сложном регионе, как Кавказ, грозит утратой всех достижений последних лет. Шансов на быстрое и безболезненное разрешение такого двуслойного конфликта почти нет. Это тот самый «новый Афганистан», который Вашингтон давно и безуспешно пытается организовать России.

Приход к власти оппозиции в Ереване для России вариант плохой, но не критический. В самом худшем случае, если даже новая власть в Армении окажется радикально прозападной, придётся пересмотреть систему союзов и приоритетов в Закавказье.

Если действующая власть устоит под давлением, не сорвавшись в гражданский конфликт, то наличие радикальной прозападной оппозиции, добившейся отставки многолетнего лидера Армении и представляющей, таким образом, постоянную опасность для системной элиты, будет побуждать последнюю искать более тесного партнёрства с Россией.

Но если США удастся всерьёз и надолго дестабилизировать ситуацию в Армении, переведя её в стадию активного горячего конфликта, то решить проблему удержания стабильности в Закавказье будет очень непросто. Учитывая же, что регион является ещё и местом традиционных ирано-турецких противоречий, угроза нависает над всей выстроенной Россией на Ближнем Востоке политической конструкцией.

Потеря Сирии, даже в такой ситуации, практически невероятна. Но резкое ослабление стратегических позиций в регионе, а, следовательно, и геополитических позиций, завоёванных в противостоянии с США, вполне реально. В перспективе, конечно, всё можно отыграть. Но это потребует времени и ресурсов, то есть даст Америке шанс перегруппироваться и ударить ещё раз, в другом месте, затягивая конфликт, в надежде, что Россия в конечном итоге не выдержит напряжения и выдохнется.

Поэтому любая определённость, даже приход к власти в Ереване прозападных сил, для России лучше, чем длительный период нестабильности в Армении, распространяющейся на всё Закавказье. Тем более, что во многом, сегодняшние события в Армении являются результатом местного варианта той политики «многовекторности», которая привела к приходу к власти прозападных сил в Кишинёве и Киеве и которая, в том или ином формате, проводится в Казахстане и Белоруссии. Постсоветские элиты не желают понять и принять то, что США открытым текстом сказали в начале 2000-х Кучме и Шеварднадзе: мир 90-х и мир начала ХХI столетия – два разных мира.

Дорогой Джон!

Пишу тебе с грустью, которую ты, вероятно, разделяешь. Отношения России и США продолжают ухудшаться день ото дня, и света в конце туннеля по-прежнему не видно. Очередные отчаянные попытки переломить негативный тренд в отношениях оказались бесплодными. Ясно, что нам всем предстоят еще более тяжелые времена. Возможно – очень надолго.

Похоже, ваше давление на Москву будет только усиливаться на широком фронте или даже одновременно на нескольких фронтах – экономическом, политическом, военно-техническом, информационном. Сотрудничество, если таковое все же сохранится, останется избирательным, тактическим и ситуативным. Ваш колоритный президент, практически в одиночку пытающийся как-то противостоять тебе и твоим коллегам, будет и дальше терпеть поражение за поражением – по крайней мере, на российском направлении. Как у вас принято говорить, Россия для Трампа – «токсичный актив».

Не хочу начинать спор о том, как мы дошли до жизни такой и какая сторона виновата больше, – спор этот можно вести бесконечно, и мы с тобой вряд ли придем к единому мнению. У меня к тебе, если позволишь, другой, более актуальный вопрос.

Джон, а чем все это, с твоей точки зрения, должно в итоге закончиться? Насколько я могу судить из Москвы, никакие тактические уступки Кремля положения уже не спасут и общий вектор политики США не поменяют. Стратегическое направление избрано всерьез и надолго. Прошлогодний закон о санкциях – четкий и недвусмысленный сигнал urbi et orbi. Если Владимир Путин слегка подвинется в Сирии, от него потребуют отказаться от партнерства с Ираном. Проявит больше гибкости в Донбассе – поставят со всей принципиальностью вопрос о Крыме.

На Владимира Путина вы отныне будете вешать всех собак, даже и не имеющих к нему непосредственного отношения. А Путин, как известно, очень не любит идти на уступки под давлением – внешним или внутренним. Значит, возможностей для какого-то устойчивого компромисса (ну, хотя бы по типу советско-американской разрядки 70-х годов прошлого века) не просматривается даже в среднесрочной перспективе.

И что же тогда вырисовывается на твоем интеллектуальном горизонте, Джон? Каким ты видишь предпочтительный эндшпиль нашей нынешней геополитической партии? Что, с твоей точки зрения, можно будет считать «окончательной» победой Соединенных Штатов в холодной войне XXI века?

Давай прикинем варианты эндшпиля. Остановимся лишь на нескольких, лежащих на поверхности.

Джон, ты, конечно, в курсе, что для многих в Вашингтоне самый предпочтительный вариант – повторение в России в том или ином формате сценария 1991 года. То есть вариант смены политического режима и сопутствующего пересмотра основ нынешней российской внешней политики. Об этом варианте не принято говорить и писать открыто, но мы-то с тобой давно научились понимать намеки и читать между строк.

Итак, смена режима в Москве. В 2024 году или хотя бы в 2030-м – лучше поздно, чем никогда. Не вдаваясь в оценку реалистичности этого сценария на фоне итогов только что состоявшихся президентских выборов, отмечу два обстоятельства. Вернее, напомню, поскольку ты, как эксперт по России, и так все это знаешь не хуже меня.

Во-первых, не слишком далекая от нас история СССР наглядно свидетельствует: усиление внешнего давления на Москву лишь укрепляет кремлевскую власть, а отнюдь не ослабляет ее. Помнишь наши долгие разговоры в Москве накануне перестройки, когда ты был стажером в Институте США и Канады АН СССР? Думаю, ты не станешь спорить: Советский Союз получил свою черную метку не в марте 1983 года, когда на стол Юрию Андропову легла информация о запуске Рональдом Рейганом Стратегической оборонной инициативы. Произошло это только через несколько лет, когда Михаил Горбачев с тем же Рональдом Рейганом общими усилиями лишили СССР образа внешнего врага, того образа, который десятилетиями цементировал советскую политическую и государственную систему.

Получается, что нынешняя американская политика лишь еще более отдаляет Вашингтон от и без того призрачной цели смены режима в Москве.

Во-вторых, предположим на секунду, что чудо все-таки произошло, и Россия повторила судьбу покойного Советского Союза. Джон, скажи честно, а ты бы взялся оценить региональные и глобальные риски, связанные со сменой режима в Москве? В том числе и риски непосредственно для американской безопасности и американских интересов?

Как мы с тобой хорошо помним, в 1991 году всему миру очень повезло, что смена режима в ядерной сверхдержаве прошла на удивление мирно и спокойно и ни один из популярных тогда апокалиптических сценариев не стал катастрофической реальностью. Оставим историкам вопрос о том, почему события 1991 года пошли по такому, а не по другому пути. Но совершенно не очевидно, что так будет и в следующий раз. Согласись, что нынешние российские силовики все же несколько отличаются от старой советской номенклатуры, и они едва ли добровольно согласятся на коллективное политическое харакири.

Пойдем дальше. Если смена политического режима в Москве относится к числу гипотетических вариантов, то вариант дальнейшего сближения России и Китая выглядит значительно более реальным. Джон, ты и твои коллеги уже десять лет неустанно твердите, что здание российско-китайского партнерства строится на шатких основаниях, что в этом партнерстве нарастают асимметрии, что потенциал сотрудничества практически исчерпан. Судя по всему, вам очень хочется, чтобы у России с Китаем ничего не получилось. Чувствуется, что российско-китайское сближение вас сильно тревожит.

Не буду иронизировать над вашими прогнозами неизбежности российско-китайского разрыва. Я хорошо понимаю вашу тревогу, хотя и не разделяю ее. Конечно, Джон, ты, как и я, в юные годы не мог пройти мимо работ Хэлфорда Маккиндера и его многочисленных эпигонов о «евразийском Хартленде». Кто контролирует «Хартленд», тот контролирует мир.

Впрочем, не надо быть Маккиндером или, допустим, Киссинджером, чтобы сделать банальное заключение: дальнейшая консолидация российско-китайского альянса привела бы именно к той геополитической конфигурации, которую Соединенные Штаты старались во что бы то ни стало предотвратить как минимум с начала ХХ века. А именно — к появлению в Евразии единого противостоящего Америке силового центра, располагающего к тому же превосходящей США ресурсной, демографической, а в перспективе — и экономической базой.

Будет ли тебя утешать то обстоятельство, что Москва в подобной комбинации, скорее всего, окажется младшим партнером Пекина? Согласись, что утешение – так себе, слабенькое утешение. Оно может устроить разве что патологических русофобов, к числу которых ты, конечно же, не относишься.

Другой возможный вариант выигрышного геополитического эндшпиля – успешная международная изоляция Москвы, последовательное вытеснение ее на обочину мировой политики и экономики, как можно более плотная технологическая и финансовая блокада, поэтапное превращение России в «страну-изгоя». По правде говоря, Джон, я не очень понимаю, как США могут этого добиться в современном глобальном и плюралистическом мире. Но, предположим, вы все-таки добьетесь этой практически недостижимой цели. И Россия в итоге окажется в положении «осажденной крепости», станет своего рода очень большой евразийской Северной Кореей. Я знаю, что некоторые твои коллеги считают этот вариант наилучшим практическим решением «российской проблемы».

Однако, Джон, задумывался ли ты о долгосрочных последствиях такого эндшпиля для системы мировой политики? Россия – все-таки не Северная Корея. Не Венесуэла и даже не Иран. Можно ли изолировать Москву и сохранить международный режим контроля над ядерными вооружениями? Разумеется, нет. А сохранить систему ООН? Тоже едва ли. Что вообще произойдет с базовыми принципами международного права?

Не хочу пугать тебя, Джон, но позволь высказать предположение: Россия никогда не станет просто еще одной «страной-изгоем». Если загнать Москву в угол, то она скорее окажется лидером нового глобального интернационала таких же «изгоев» – как государственных, так и негосударственных. Уж на такой интернационал ресурсов и возможностей у Москвы хватит с избытком. А количество «изгоев» в мире вряд ли будет сокращаться в обозримом будущем.

Вот уже несколько десятилетий, Джон, ты и твои коллеги пытаетесь совладать с Пхеньяном, и пока результаты этих попыток, мягко говоря, не слишком убедительны. Чего уж там говорить о стране, неизмеримо превосходящей Северную Корею по своим военным и геополитическим возможностям. Как полагаешь: не слишком ли высокую цену придется заплатить Вашингтону за попытки изолировать Москву?

Мы знакомы с тобой много лет, Джон. Ты знаешь, что меня трудно отнести к категории дежурных кремлевских пропагандистов. У меня очень много претензий к российской внешней политике, и я никогда не считал, что вся ответственность за нынешнее плачевное состояние дел в отношениях между Москвой и Вашингтоном лежит исключительно на американской стороне. Я вполне могу представить себе, каким сложным, упрямым, несговорчивым, раздражающим, неприятным, ненадежным, не внушающим доверия (здесь можешь добавить любой эпитет по своему вкусу) партнером выглядит Россия из Вашингтона.

Попутно замечу, что мне кажется неправильной и близорукой наблюдаемая сегодня в России демонизация вашингтонского истеблишмента – я лично знаю многих людей в этом истеблишменте, которых считаю не только профессионалами самой высокой пробы, не только безусловными патриотами Америки, но и последовательными сторонниками сотрудничества с Россией. И, поверь, мой список неприятных вопросов к московским экспертам и, особенно, к расплодившимся псевдоэкспертам намного длинней, чем список вопросов к тебе и к твоим коллегам.

Что же с нами всеми происходит, Джон? Когда мы в Москве и вы в Вашингтоне перешли тонкую грань, отделяющую экспертный анализ от политической пропаганды? Когда в нашей работе произошла подмена целей – от стремления решить проблему к стремлению нанести максимальный ущерб другой стороне? Когда мы утратили способность к стратегическому мышлению? И откуда у нас появилась такая нетерпимость к любой точке зрения, хоть чуть-чуть отличающейся от взглядов политического мейнстрима?

Я, конечно, не предлагаю тебе превратиться из Энакина Скайуокера в Дарта Вейдера, встав на «темную сторону Силы». Не призываю занять прокремлевские позиции, забыть о фундаментальных разногласиях между Вашингтоном и Москвой, механически перевернуть нынешнюю страницу в наших отношениях и начать писать новую главу. Не настаиваю на том, чтобы ты поступился своими морально-этическими принципами в оценке политики нынешнего российского руководства. Но позволь мне сослаться на Макса Вебера, труды которого ты, возможно, тоже читал в университете.

Размышляя о соотношении этики и политики, Вебер, как известно, разделил этику на два типа – этику убеждений и этику ответственности. Под этикой убеждений он понимал неотступное следование нравственным принципам, независимо от того, к каким результатам это приведет, не считаясь с возможными затратами и неизбежными жертвами. Этика ответственности, по Веберу, напротив, предполагает учет конкретной обстановки, ориентацию политики в первую очередь на ее последствия, внутреннюю ответственность политиков за те результаты своих действий, которые можно предвидеть, готовность предотвратить большее зло, в том числе и с помощью зла меньшего. Соотношение этики ответственности и этики убеждений в реальных действиях должен определять сам политик.

Сегодня в Вашингтоне, как, впрочем, и в Москве, полностью доминирует этика убеждений. Я даже не хочу поднимать вопрос о том, насколько эти убеждения адекватны современному состоянию мира. Но вот этика ответственности в обеих столицах остается в явном дефиците.

А ведь нам есть с кого брать пример. Наше поколение еще помнит блестящих интеллектуалов предыдущей эпохи – Джорджа Кеннана и Евгения Примакова, Уильяма Фулбрайта и Георгия Арбатова, Маршалла Шульмана и Анатолия Добрынина. И многих, многих других. Это были очень разные люди, но все они – каждый по-своему – не просто будили нашу фантазию и подстегивали наше воображение, они еще и учили нас этике ответственности. Эти люди мыслили эпохами и поколениями, а не избирательными циклами и бюрократическими разборками. Мы выросли на их книгах и статьях, на их теориях и гипотезах, соглашаясь с мэтрами или полемизируя с ними. Эти мэтры уже шагнули в историю – кто раньше, кто позже. Последние могикане из той блистательной когорты уходят на наших глазах.

Но ведь и мы уже далеко не мальчики и девочки, Джон. И нашему поколению остается все меньше и меньше времени. А какое интеллектуальное наследие мы с тобой оставим тем, кто придет после нас?

Впрочем, Джон, это все уже лирика и сантименты. Не хочу отвлекать тебя от важных размышлений о том, какие еще экономические санкции нужно срочно ввести против России, какие подразделения американской армии следует незамедлительно разместить на восточной границе Польши и как надежнее пресечь злонамеренные попытки Дональда Трампа начать, наконец, диалог с Владимиром Путиным. Не сомневаюсь, что на все вышеозначенные животрепещущие вопросы ты найдешь обоснованные и убедительные ответы.

Позволю себе в заключение этого непозволительно длинного письма напомнить тебе старую истину: «Бойтесь своих желаний – они могут исполниться». Как показывают многочисленные исторические примеры, эта истина применима не только к отдельным людям, но и к целым государствам.

Удачи нам всем!

С уважением,
Андрей Кортунов