Одесские зарисовки. Ворон Кеша

Александра Наумовича Таненнбаума конец дня выкинул из Нового Арбата...

...перебросил через Москву-реку и понёс по душному Кутузовскому проспекту, мимо Третьего кольца, прочь от забот, от несущегося в никуда суетливого мегаполиса, туда, за город, в уютный дом с тихим двориком, любимым псом ротвейлером Шлёмой и котом Моней, предки которого очень давно, несколько кошачьих поколений назад были вывезены из тихого двора, расположенного на улице Будённого одесской Молдаванки.

Александр Наумович открыл окно, снял галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Машина неслась, свистя ветром, загоняя в салон влажный июльский воздух.

— Климат-контроль не работает? — спросил Александр Наумович водителя Толика, старинного своего друга ещё с детских времён, с которым прошёл жизненный путь от детсадовского горшка, школу на Будённого, через одесский Водный институт, опасный бизнес 90-х и скорее побег, чем переезд в связи с расширением бизнеса, в Москву. Толик не блистал бизнес-талантами, но был предан и надёжен, как старинный советский гаечный ключ.

— Всё в порядке с климат-контролем, Саша. Что на тебе лица нет? — Толик внимательно посмотрел в зеркало заднего вида на друга.

— Не знаю... душно мне. Включи климат-контроль.

— Хорошо, — пожал плечами водитель. — Но вроде не так уж и жарко.

— Просто включи климат-контроль! И поставь как можно прохладней! — раздражённо повысил голос Александр Наумович.
Зазвонил телефон.

— Алло, Александр Наумович? Это Алексей, — далёким эхом ударило в ухо.

— Какой Алексей? — Александр Наумович вытер лоб и шею влажным платком.

— Алексей, маклер, из Одессы!

— А, да–да, я вас слушаю.

— Я по–поводу квартиры вашей на Болгарской...

— На Будённого, — поправил Александр Наумович.

— Да-да, на Будённого, просто она уже давно у нас зовётся Болгарской.

— Моя квартира в Одессе продаётся на улице Будённого. Мне так привычней.

— Хорошо–хорошо, я тоже люблю старые названия улиц. Так вот, за вашу квартиру на Бо... Будённого я уже взял аванс, вполне покрывающий в случае отказа покупателя все ваши дорожные издержки. Все документы к сделке я подготовил. Скажите, когда вы сможете прибыть в Одессу?

— Завтра. Буду завтра к трём дня, — отрезал владелец недвижимости на Будённого и бросил телефон рядом с собой на сиденье. — Толик, закажи мне билет на самолет.

Толик молча кивнул. Потом озабоченно посмотрел в зеркало заднего вида на друга и продолжил:

— Может мне полететь с тобой? Всё–таки лет двадцать назад мы в Маме оставили многих людей недовольными.

—Нет, — Александр Наумович мотнул головой. — Не думаю, что за нас там так долго помнят. Да и кто знает, что я еду? Маклер Лёша, ты, да я. Всё будет нормально. Сиди себе с семьёй и отдыхай. К тому же кто будет кормить Шлёму с Монечкой? А? Пушкин? Кому я их, кроме тебя могу доверить? И почини климат-контроль, в конце концов! Сколько я могу ездить в этой душной консервной банке? Если я приеду и в машине опять будет стоять такая духота, я тебя в следующий раз таки возьму с собой в Одессу, но только на поля орошения и скажу, что так и было!

— Хорошо–хорошо, и что ты так распсиховался, Саша? Едь себе в Одессу и ни за что не волнуйся...

... — Ехать надо? — спросил Александра Наумовича таксист в одесском аэропорту.

— Сколько?

— 100 евро, — как само собой бросил в одесскую жару таксист, но по–птичьи, сбоку, одним глазом следил за реакцией клиента.

— Сто евро? — поднял брови Александр Наумович. — Та за сто евро я отсюда уеду прямо в ресторан на Дерибасовской, поем там, а на сдачу даже куплю тебе жвачки, чтобы тебе легче дышалось от зависти.

— Одессит? — блеснул золотой фиксой таксист. — Так что ты мне голову морочишь целых 10 минут? Давай 20 евро, и поехали в город.

— 10 евро, и ты меня уже мчишь на Будённого.

— Ну, и долго мы стоять будем? — завёл старый «Ланос» фиксатый.

Улица Будённого встретила Александра Наумовича тенью под старыми акациями, серыми двух-трёхэтажными домами, чёрными воротами, неспешностью прохожих и стайками снующих из двора в двор ребятни. Тяжёлые ворота родного двора открылись со скрипом, тихий безлюдный двор пах котами, котлетами и жареной картошкой, в правом дальнем углу сушится белоснежное постельное белье, старинная дворовая акация положила свои уставшие ветви прямо на край деревянного, давно некрашеного стола, придавив его к земле. Александр Наумович подошёл к столу, провёл ладонью по его шершавой, занозистой поверхности ладонью.

— Шурииик! — зазвенел в голове бабушкин голос. — Шурик, ты идёшь домой? Борщ стынет!

— Та щас, бабушка! Дай нам доиграть!

— Никаких доиграть! — продолжалось в голове у Александра Наумовича. — Бери с собой Толика, и идите кушать оба!

— Тётя Фира, — вмешался в голове у Александра Наумовича в разговор Толик. — Мы ещё чуть-чуть поиграем, пожалуйста. Мы быстро, борщ даже не остынет!

— А ну оба бикицер кушать! — уже строже позвала ребят тётя Фира. — Ну вот молодцы, мыть руки и за стол, — уже без капли строгости встретила бабушка ребят в квартире.

— Бабушка, смотри что опять мне на голове сделал ворон Кеша! — Сашка рукой показал себе на золотистые кучеряшки на макушке. — Он мне опять лепешку на голову посадил.

— Ой, я тебя прошу, тоже мне горе! Это к деньгам, Шурик, к большим деньгам. К маленьким деньгам Кеша лепёшки с акации не кидает. Это ещё твой прадедушка Семён говорил, — тетя Фира опустила голову внука под кран в ванной, вымыла её, вытерла большим банным полотенцем и лёгким шлепком направила Сашку обедать...

... — Каррр, — раздалось над головой, в ветвях акации.

— А! Кешка! Неужели ты? Жив, старый чёрт?

— Карр, — зашевелились ветви.

Дверь в парадную лежала внутри, приставленная к стене, родительская квартира была открыта настежь, как бывает только на свадьбах или похоронах, по квартире сновали какие-то люди, рассматривали мебель, открывали и закрывали шкафы, шухлядки на кухне, раскладывали диваны, проверяли краны. Александр Наумович прошёл в гостиную, сел на диван. Напротив, над старинным бабушкиным сервантом висела чёрно-белая семейная фотография с бабушкой, отцом, матерью и маленьким Шуриком.

— Александр Наумович? Добрый день, очень рад, — с улыбкой пожал руку хозяину квартиры маклер. — Мы ещё раз всё осмотрели. Скажите, вы из квартиры будете что–то забирать? Я имею в виду технику, мебель...

— Нет.

— Совсем ничего? — удивился маклер.

— Совсем ничего. Хотя... вот эту фотографию заберу, — показал на семейное фото Александр Наумович.

— Конечно–конечно! Семейные фотографии — это настолько личное, святое... — маклер на секунду запнулся. — Хорошо. Тогда мы уходим и через час встречаемся у нотариуса на Базарной. Договорились?

— Хорошо.

— Вот и отличненько. Значит, через час на Базарной.

— Да, через час на Базарной, — эхом ответил Александр Наумович в уже захлопнувшуюся за маклером и покупателями дверь.
Тишина, звенящая тишина мёртвой квартиры давила, хватала спазмом за горло, наконец вытолкнула Александра Наумовича во двор и усадила под акацию за покосившийся стол.

— Карр, — снова раздалось в ветвях над головой.

— Кыш отсюда! Ещё пиджак мне запачкаешь, старый чёрт! Знаешь сколько мой пиджак стоит? 10 штук! И не рублей, — Александр Наумович глянул вверх и погрозил в ветви пальцем.

— Карр, — повторила птица, петлёй взмыла над акацией, двором, домом, над городом, уносясь ввысь, в небо, забирая с собой прошлое двора, дома, города у самого Чёрного моря...

Андрей Рюриков