В пермской областной психиатрической больнице, в первом женском отделении, в общей палате на пятьдесят человек, под кроватью много лет лежала маленькая девочка.

Чтобы избежать недопонимания, нужно сказать, что когда сто пятьдесят лет тому назад психиатрическая больница открывалась, ее симпатичные квадратные одноэтажные деревянные домики были организованы таким образом, что по периметру располагались небольшие палаты для больных, процедурные и врачебные кабинеты, а в центре в огромном холле располагались скамейки, столы для настольных игр, кадушки с растениями. Через сто лет в эпоху развитого социализма больные скопом были перемещены в центральный холл, где одномоментно могло лежать до шестидесяти-семидесяти больных. Поскольку коек все равно не хватало, то больные лежали по двое на койке валетом или под койками. Как мы мрачно шутили: в нашей больнице есть койко-день и подкойко-день.

Я любил ходить в гериатрическое отделение для пожилых больных, где на одной койке много лет вместе лежали имбецил Саня (который знал разницу между девками и старухами) и милый старичок, которого родные довели до того, что он немного сошел с ума, переписал в пачку общих ученических тетрадок неловким корявым старческим почерком Библию и навсегда уединился в сумасшедшем доме. Целыми днями он сидел на краю кровати и по написанным буквам шариковой ручкой переписывал свою личную Библию от начала до конца, возвращался к первой тетрадке и снова. И так много лет. Многие слова были продавлены до дыр. Я любил смотреть, как он пишет. В жизни старичка был какой-то большой и недоступный мне смысл и покой. В начале было Слово. И в конце его жизни было Слово.

А в первом женском отделении, в общей палате на пятьдесят человек, под кроватью на матрасе много лет лежала девочка.

Девочка страдала имбецильностью. Имбецильность — это довольно сильное недоразвитие интеллекта, сопровождающееся резким ограничением социализации и лишь элементами речи. Она знала всего лишь несколько слов и среди них особенно хорошо выговаривала два: «Иди на**й». Кровать, под которой она лежала, стояла вдоль прохода, и каждый, кто входил в отделение, обязательно проходил мимо нее. И каждому врачу, каждой медсестре, каждой больной, которые проходили мимо нее, девочка указывала верное направление движения. Заходишь в отделение — иди на**й, выходишь — не забывай, куда идешь.

Я очень любил водить в это отделение студентов в воспитательно-педагогических целях. Вереница студентов и студенток чинно входила в отделение, одухотворенная своей будущей врачебной миссией, и мирно приближалась к известной нам кровати. Дальше все было по сценарию.

Однажды я определил недостачу студента в группе, машинально посчитав, сколько раз из-под кровати послали на**й моих студентов. Одного нахуя не хватало.

Потом в учебной комнате студенты улыбались, а студентки ворчали и интересовались, почему в больнице терпят подобное безобразие. Мы разбирали степени интеллектуальной недостаточности, и я на пальцах объяснял, почему никогда не стоит обижаться на оскорбления в реальной жизни.

Обижаясь на оскорбление, вы всегда вынужденно опускаетесь до интеллектуального уровня человека, который вас оскорбляет. В первом женском отделении областной психиатрической больницы студенты как-то особенно хорошо это понимали, чего и вам желаю.

Идите своим путем.
Ю.Вагин