Одесские зарисовки. Новоселье

От нашей Одессы не осталось даже интонации...

Наум Маркович Голубчик перед зеркалом расправил пышные крылья воротника по моде скроенной белоснежной рубашки, затянул узел широкого цветастого галстука, провёл пухлыми ладошками по кучерявым рыжим остаткам былой шевелюры, посмотрел вниз, где благодаря выпирающему пивному животику смог увидеть только носки идеально начищенных туфель. Что было между носками туфель и выпирающим животом, Наум Маркович мог только догадываться, так как разглядеть полностью своё тело спереди для него не было никакой возможности уже лет десять, и приходилось доверять исключительно вкусу своей жены и бывшей соседке по коммунальной квартире Зинке, продавщице торгсина, у которой он раз в месяц покупал настоящие американские сигареты «Мальборо» вначале по спекулятивной цене, а потом, когда их отношения приняли пикантную форму, со скидкой. Затем обладатель начищенных туфель и живота сложил губы трубочкой, как бы в желании поцеловать своё отражение в зеркале, затем резко оскалился, обнажив крепкие здоровые зубы, дыхнул на ладонь, понюхал её, довольно улыбнулся своему отражению и поднял запястье левой руки к глазам.

— Светик, где мои запонки? — крикнул Наум Маркович в сторону шкворчащей жарящимися котлетами кухни. — Светик, ты меня слышишь? Где мои запонки?! Сейчас приедут Толик с Викой, а я почти раздет, — уже писклявыми нотками раздражения огласил новенькую, почти пустую трёхкомнатную квартиру Голубчик.

— Нюмочка, не истери. Ты что, не видишь, что я жарю котлеты? Твои запонки лежат с моей брошью в «Хельге», в шкафчике справа. В шкатулке.

Наум Маркович резко открыл шкафчик, нервными суетливыми движениями рук всё там перевернул вверх дном, отыскал шкатулку, взял запонки и с грохотом закрыл шкафчик.

— Светик! Света, пойди сюда и застегни мне эти чёртовы запонки. Ты что, не понимаешь, что я решительно не могу сам с этим справиться!

— Нюма, или котлеты гостям, или запонки.

Наум Маркович, засунув руки в карманы брюк, сделал круг по комнате, которую они с супругой называли "залой", потом резко остановился, страшно округлив глаза.

— Форшмак! Светик, я не сделал форшмак! Толик всю жизнь любил закусывать «Столичную» моим форшмаком на поджаренных ржаных хлебцах. О, Боже, — Голубчик посмотрел на часы, — у меня есть минут сорок. — Светлана! — уже категорично, почти по–царски повелительно крикнул хозяин новенькой трёхкомнатной квартиры жене, направляясь на кухню и по дороге деловито засучивая рукава. — Немедленно, бикицер, доставай продукты, твой Наум сейчас сделает лучший на свете королевский форшмак, который его научила делать лучшая в мире мать!

— Зато у лучшей в мире матери вырос не самый лучший сын, — не удержалась от колкости Светлана.

— Это почему? — замер на пороге кухни Наум Маркович. — Ты это на что намекаешь?

— Напиться на похоронах собственной матери и требовать у копальщиков могил вырыть могилу на полметра глубже — это ты называешь достойным хорошего сына?

— Но ведь ты знаешь, мама была очень полная и в обычную могилу её невозможно было поместить...

— Нюма, ты требовал не шире могилу, а глубже. Чтобы «не как у всех».

— Не трогай мою маму хотя бы в могиле! — взревел Наум, открыл холодильник и стал выкладывать на стол продукты для своего «королевского» форшмака.

Раздался звонок в дверь, Наум и Света, нацепив на лица улыбки, встретили шумную гурьбу гостей, провели их по комнатам, заставили заглянуть на кухню, затем в гордость самостоятельной квартиры — свой санузел, где Наум Маркович продемонстрировал работу сливного бачка, белоснежную ванну, подвёл к умывальнику, открыл холодную и горячую воду, подставил указательный палец под напор, одобрительно крякнул, подал гостям чистое накрахмаленное полотенце и предложил мыть руки.

Сели за стол, гости пили, ели, восхищались квартирой, удобствами в ней, поздравляли новосёлов. Светлана от переполнявших её чувств горячо дышала своей мощной грудью, пылала щеками и не замечала томного взгляда бывшей одинокой соседки Зинки, которая с долей беспросветного отчаяния смотрела на её супруга. Или не хотела замечать...

— Да, Нюмочка, три поколения наших семей прожили в одной коммунальной квартире. Три! — Толик поднял рюмку водки, ловко опрокинул в себя «Столичную», взял с тарелочки маленький кусочек поджаренного ржаного хеба, быстренько намазал его форшмаком, положил в рот и, жуя, блаженно закрыв глаза, продолжил. — И что теперь? Где, я вас спрашиваю, я ещё съем такой королевский форшмак, когда ты теперь живёшь аж на поселке Котовского, куда я добирался целых сорок пять минут?

— Не аж сорок пять минут, а всего лишь сорок пять минут, — улыбнулся другу, почти родственнику Наум Маркович. — Вот подожди, лет через пять-семь построят метро, и будешь ездить ко мне на форшмак под «Столичную» за пять минут.

— Метро? В Одессе? — расхохотался Толик. — Нюма, ты как не из здесь. Какое метро в Одессе через Пересыпь? Тут подводные лодки после майских дождей не помогут.

— Ленинград тоже не в Сахаре находится, а на болотах, но метро таки есть!

— Ну ты сравнил! То — Ленинград! — поднял над головой указательный палец Толик.

— А это — Одесса. И чем мы хуже? Тем более планы на метро таки есть. Мне сам архитектор Лысенко говорил.

— Ты знаком с Лысенко?

— Ну, не мне лично говорил... — заёрзал на стуле Голубчик. — Нас много было. Он к нам в порт приезжал и говорил о планах строитедьства в городе на следующую пятилетку. Посёлок Котовского, сказал Лысенко, будет очень перспективным районом города.

— Нюмочка, ты умный человек, планы и пятилетки — это одно, а реальность — это другое.

— А я верю. Верю, что и район расцветёт, и метро построят.

— И коммунизм, — язвительно прервал друга Толик.

— Да, и коммунизм когда–нибудь будет. По крайней мере квартиру мне уже дали, — с вызовом заявил другу Наум Маркович.

— В степи за городом дали.

— Да, сейчас здесь почти степь, грязь и стройка вокруг. Но это сейчас. Вот приедешь ко мне через лет десять, тогда и поговорим. А сейчас давай выпьем, отметим мое новоселье.

— Да, давай выпьем Нюмочка. За тебя, за твою семью, за твоего сына Борика, чтобы ты оказался прав и он уже ездил на работу на метро, а не в душном автобусе сорок пять минут.

— Почему на метро? У меня подходит очередь на «Москвич».

— О! Тем лучше.

— Кстати, Толя... — замялся Наум Маркович. — Мне не хватает на машину... тут у нас затраты на мебель, уже заказали её... пятьсот рублей не хватает...

— Нюма, можешь даже не продолжать! — Толик протестующе выставил вперед ладонь. — Или мы не родные люди?

— Спасибо, Толя!..

Шли годы. Толик через три года получил квартиру на соседней улице, и друзья виделись даже чаще, чем рассчитывали. Калейдоскопом прошли похороны руководителей страны, началось «Ускорение», и тут Наум сказал жене и подросшему сыну Боре: «Вы знаете, мне кажется, что таки пора ускоряться. Только не здесь, а в Израиль. Здесь метрА уже не построят, а "Москвич" стал часто ломаться. Это ещё можно пережить, но продукты на мой королевский форшмак доставать стало всё труднее и дороже».

Проводив на землю обетованную друга, Толик открыл кооператив по производству мебели. Года два дела шли слишком хорошо, чтобы это могло продолжаться долго в стране, которая трещала по швам... Его тело нашли в пруду за посёлком Котовского возле Красносёлки. Со следами пыток. Наум приехал похоронить друга и больше никогда, до самой смерти в 2012 году, не приезжал в Одессу.

Но в 2014-м приехал его сын, Борис. Пришёл в коммунальную квартиру на Короленко, где он родился. Поднимаясь по щерблёной грязной мраморной лестнице, столкнулся с неухоженной старухой нищенского вида. В квартире жили совершенно чужие люди, которые ничего не слышали ни о Голубчиках, ни о семье Толика.

— А может, тетя Зина ещё тут живёт? — уже поворачиваясь к выходу, спросил Борис.

— Баба Зина? Эта сумасшедшая бабка? Так она только что вышла. Вы должны были столкнуться с ней в парадной. Опять, наверное, пошла по мусорникам рыться и вечером хлам в квартиру притащит!

Борис, не попрощавшись, побежал вниз, выскочил из сумрачной парадной на улицу и не увидев тёти Зины, направился в аэропорт.

— Да, папа, дядя Толя таки был прав, метро в Одессе так и не построили, — бормотал себе под нос в самолёте Борис. — Могилку его я поправил и памятник треснувший поменял. Всё сделал, как ты и просил. Теперь здесь никого и ничего нет из той, нашей жизни. От той, нашей Одессы не осталось даже интонации, папа...

Автор: Андрей Рюриков

Шляпочка и Фатима! Обращаюсь к вам обеим, очень вас люблю, но пожалуйста, не бросайтесь такими словами. В первую очередь это плохо для вас, а читать просто больно. Цитировать не могу, меня сейчас все время с форума выкидывает, но вы понимаете, о чем я.
И Шляпочка, ты неправа, что я отстаиваю храм. Я бы отстаивала построенный храм, а в данный момент я вижу страшную вакханалию. То, что вам кажется мракобесием, исходит совсем с другой стороны. Пусть у нас с вами разные мнения на этот счёт, но бросаться такими злыми, очень неприятными эпитетами я очень прошу вас перестать.

Отредактировано Syberia (2019-05-16 21:26:53)

Фу,какой ты грубый!Всю светлоокую общественность взял,да и опустил.Были бы яйца,прям серпом бы попал.Уже были,практически,подготовлены доказательства о погрязания с головой в олигархические разборки путенского режима,а ты про какие-то банки.
Сказано в скверике,значит в скверике.

Отредактировано велес (2019-05-16 21:37:34)

Морозка, в Ебурге очень сильна оппозиция. И на него явно сделаны ставки. Это и является главным.

Циклон знает. Есть такая улица в городе-герое Ленинграде. Долгоозерная.
Улица-сквер что ли.
Там люди загорали часто. Реально стелили полтенчики и давай обнажаться и греться.
Теперь там храм строят. По высоте наверное как Исаакий.
Где девки красивые будут загорать, вот вопрос. Беспокоюсь однако.

Отредактировано Маджентис (2019-05-16 21:44:32)

На крышах оне загорают. Я даже знаю на каких и как тудой попасть. Те знал )) Как майское солнышко они уже там.

Были б сиськи,загар сам прилипнет.

какие ставки?Кем?О майн гот! Отцепитесь уже от нас,цареубийц,нам нужен сквер и он у нас будет! Обзывайтесь как хотите,лех тиздаен

Я помню читал, что в Америке какие-то протестующие в парке себя к деревьям приковывали. И сидели так.

Отредактировано Маджентис (2019-05-16 21:56:17)

Нужно сил набраться.Вдруг мойдан,а я уставший.
Посплю пойду.

ну, это, я не против, в ад как-то не хочется

Умно. Тут же и удобряли