Мосульский кризис входит в пятерку крупнейших подобного рода очагов внутриполитического противостояния в стране. Он возник в результате борьбы между федеральным центром и региональными элитами задолго до июня 2014 г., когда Мосул был сдан боевикам «Исламского государства». В основе кризиса лежит конфликт двух уровней государственной власти — федеральной и региональной, который получил развитие в процессе проводимой под патронажем США федерализации и децентрализации иракского государства. В этом конфликте иракских элит главным полем битвы стал Мосул — вторая столица и альтернативный полюс власти, цитадель суннитской арабской оппозиции, важнейший политический и экономический центр страны. Пройдя через несколько этапов — от мирного противостояния участников конфликта до взаимного террора и насилия, данный кризис привел в конечном итоге к роковым последствиям для страны. Он еще больше расколол иракское общество, усилил центробежные тенденции в регионах, стал одним из определяющих факторов, значительно ускоривших текущий процесс распада государства.

Поэтому необходимо понимать, что состоявшийся захват Мосула террористами, а также последовавшая за этим операция по его освобождению стали прямым следствием мосульского кризиса, но не являются его первопричинами. Следовательно, возвращение города под контроль федерального центра совсем не означает завершение этого кризиса, но скорее является точкой отсчета нового этапа конфронтации политических сил страны.

Понятно, что вышеописанный контекст дает основания рассматривать итоги и значение операции по освобождению Мосула совершенно под разными углами. Однако с какой стороны ни посмотреть, все равно самым главным критерием оценки успеха и значимости мосульской операции, который позволяет увидеть её подлинное военно-политическое значение, выступает обеспечение национально-государственных интересов Ирака. Традиционно в их число входят государственная целостность и единство системы государственной власти, территориальная целостность страны, национальная безопасность, свобода и благополучие граждан, защита их жизни. Но если судить с этой точки зрения, то, к сожалению, сделанное летом иракским премьер-министром Хайдером аль-Обади заявление о победоносном завершении операции по освобождению города подпадает под классическое определение «пирровой победы». По факту оказывается, что достигнутая победа равнозначна поражению, поскольку трагедия Мосула, которая не была своевременно предотвращена иракскими властями, хотя у них и были для этого все возможности, принесла колоссальные и несоизмеримые потери государству и обществу. Итак, о чем идет речь?

Мосул в конфликте между Багдадом и Эрбилем

В первую очередь мосульский кризис нанес сильнейший удар по государственной целостности Ирака. Так, в результате проблемы Мосула конфликт интересов между Эрбилем и Багдадом приобрел характер непримиримого противостояния и в конечном итоге привел к тому, что курдское руководство твердо решило вывести Курдскую автономию из состава Иракской Республики. Как это произошло?

Проблема Мосула практически сразу стала одной из самых узловых в непростых отношениях между новой федеральной властью и курдским правительством. Мосул входит в число так называемых спорных территорий, за контроль над которыми оба центра власти ведут давнее непримиримое соперничество. И освобождение города от террористов не только не снизило накал этой борьбы, но и вывело её на новый уровень. В Эрбиле традиционно считают Мосул исконно курдским городом, расположенным внутри исторического ареала расселения курдов, и давно требуют его включения в состав Курдской автономии. Багдад же, наоборот, всеми силами и средствами всегда стремился не допустить этого и старался взять город под свой полный контроль.

Благодаря этому «срединному» состоянию Мосулу довольно длительный период времени удавалось сохранять определенную самостоятельность и автономность от федерального центра. Несмотря на всё своё мощное давление и предпринимаемые усилия, у Багдада долгое время не получалось пробиться сквозь систему кланово-племенных связей местных общин. И действительно, это было не так-то просто сделать, поскольку локальная система кланово-племенных отношений имеет давнюю историю, свои традиции и сложившуюся структуру. Многие местные арабские и курдские племена имеют крепкие родственные связи. В силу этого обстоятельства властная вертикаль в городе была сформирована таким образом, что включала в себя представителей исключительно местных этнических общин. При этом самым большим влиянием обладали две крупнейшие и богатейшие общины города — курдская и арабская. В частности, в результате многосторонних межэтнических переговоров там был создан уникальный баланс власти, максимально учитывающий интересы всех местных общин. Так, мэром города являлся араб, а его заместителем — курд. В муниципальный городской совет, состоящий из 24 человек, входили представители всех этноконфессиональных групп, проживавших в Мосуле, арабы, курды, ассирийцы, туркмены. Базировавшийся в городе многотысячный военный контингент и полицейская служба также состояли главным образом из коренных жителей города и провинции — представителей племенных ополчений местных общин.

Курдистан традиционно имел большое политическое и экономическое влияние в Мосуле, которое он старался закрепить и развить в противовес Багдаду, поскольку курды не желали, чтобы город полностью оказался под властью имеющего проиранскую ориентацию правительства. Благодаря патронажу и защите курдов Мосул в определенном смысле представлял собой оазис, во многом свободный от жесткого политического и идеологического давления Багдада, а также от полицейского произвола Министерства внутренних дел Ирака. При негласном покровительстве курдов Мосул стал крупнейшим центром арабской суннитской оппозиции. В этом качестве он превратился в прямого конкурента и политического соперника Багдада. В других городах и районах компактного проживания суннитов диктат и контроль власти были настолько тотальны, что вести нормальную политическую деятельность законными методами было уже невозможно. Вместе с тем город и его предместья служили базой для несистемной вооруженной оппозиции. В состав её боевого подразделения (крыла) «Армия мужчин накшбандийского тариката» входят курды, арабы (сунниты, шииты), а также бывшие члены партии «Баас». Эта оппозиционная группа исповедует идеологию иракского национализма, воспринимает нынешних правителей Ирака в качестве иранской оккупационной власти и ведет боевые действия против полиции и армии, повинных, по ее мнению, в преступлениях против гражданских лиц.

Возвращение города под контроль федерального центра совсем не означает завершение кризиса, но скорее является точкой отсчета нового этапа конфронтации политических сил страны.
Вполне закономерно, что федеральный центр не пожелал мириться с таким положением вещей. Существование на территории Ирака крупнейшего города, номинально находящегося под контролем Багдада, а на самом деле независимого регионального центра, не только било по самолюбию Багдада, но и препятствовало реализации внутриполитических установок новой власти, направленных на трансформацию и шиитизацию иракского общества по иранским лекалам. Поэтому иракские власти неоднократно предпринимали попытки провести «рейдерский захват» города. Процесс активного отчуждения Мосула Нури аль-Малики начал сразу же после ухода американских войск из Ирака в 2011 г. Стратегия Багдада заключалась в том, чтобы попытаться изменить существующий баланс сил в городе в пользу федерального центра.

Попытка «федералов» провести «рейдерский захват» Мосула
Эта миссия, в частности, была возложена на знаменитого генерал-лейтенанта Махди аль-Гаррави. Он был назначен на должности главы Иракской федеральной полиции провинции Ниневия и начальника Оперативного командования вооруженных сил провинции Ниневия. Назначение этого человека во главе двух ключевых силовых структур провинции означало только одно — федеральная власть выбрала насильственный сценарий отчуждения города.

Генерал является кадровым офицером, имеет проиранские взгляды и входит в состав новой военной элиты Ирака. Он прославился на весь Ирак тем, что в бытность свою командиром одного из полицейских спецподразделений стал учредителем и куратором «эскадронов смерти» от МВД, которые посредством бессудных казней, пыток и похищений людей, изгнания граждан с мест их проживания осуществляли зачистки городских кварталов и сельских поселений в центральных и южных провинциях Ирака. Эти действия генерала во многом спровоцировали эскалацию гражданской войны в 2006–2008 гг., обусловив массовое бегство коренных иракцев из центральных районов страны. В последующем по этой причине деятельность генерала даже стала предметом жестких дипломатических переговоров между Ираком и США, которые потребовали арестовать и судить генерала за совершенные им кровавые преступления. Но тем не менее Махди аль-Гаррави странным образом смог уйти от ответственности.

Было весьма ожидаемым, что в Мосуле Махди аль-Гаррави предпримет ту же тактику, что и в центральном Ираке. При нём в городе и провинции начали осуществляться бессудные казни, похищения и пытки местных жителей, участились террористические акты. Генерал постоянно рапортовал в Багдад о тысячах убитых террористах, большая часть из которых на самом деле оказывались коренными жителями Мосула и других городов Ниневии, заподозренными в связях с несистемной оппозицией. Однако в действительности борьба генерала с ИГ оказалась фикцией: за время его командования террористы захватили значительную часть территории провинции — иракская армия просто сдавала боевикам населенные пункты практически без боя. И надо сказать, в этом была определенная логика: зачем защищать города и села, которые принадлежат вражеской оппозиции.

Руслан Мамедов:
Время для «курдской политики» Москвы в Ираке?
Одновременно с подачи Багдада генерал стал постепенно менять руководящий состав армии и полиции Ниневии, ставя на ключевые посты своих людей. Конечно, это были офицеры шиитского вероисповедания и проиранской ориентации. В результате большая часть командного состава армии, дислоцировавшейся в Мосуле, была заменена на офицеров-шиитов. На втором этапе была уже произведена частичная замена младшего офицерского состава и рядовых солдат армии, по итогам которой основные части армейских дивизионов Мосула были также укомплектованы главным образом офицерами и солдатами-шиитами.

Показательно, что именно в период командования генерала Махди аль-Гаррави Мосул был сдан террористам без боя в 2014 г. При этом, как впоследствии было установлено парламентской комиссией, генерал прекрасно знал из данных разведки о готовящемся нападении боевиков ИГ, но заблаговременно покинул свою штаб-квартиру в Мосуле, уйдя в «законный» отпуск. То есть, несмотря на имеющиеся разведданные, он не только не предпринял каких-либо необходимых действий по подготовке города к отражению атаки, но даже оставил свой пост.

В результате предательского бегства иракской армии местные национальные общины заплатили страшную цену: только в Мосуле боевики убили, по предварительным данным, более 10 тыс. жителей города. Но в действительности эта цифра может быть во много раз больше, что точно выяснится только после проведения тщательного расследования и обнаружения всех захоронений как в самом городе, так и в его пригородах.

Что показало парламентское расследование захвата Мосула террористами в июне 2014 г.
Предательская сдача федеральными властями «Исламскому государству» Мосула, который курды воспринимают и как исконно курдский город и как важнейший рубеж обороны Иракского Курдистана, привела к запуску процесса консолидации ведущих курдских политических сил, которые впоследствии смогли объединиться в стремлении создать независимое курдское государство, отделившись от Иракской Республики.

Серьезность и единство намерений курдского руководства в вопросе отделения Иракского Курдистана ещё более становится понятной и объяснимой в свете итогов расследования, проведенного парламентской комиссией по делу о захвате Мосула боевиками ИГ. На их кратком рассмотрении имеет смысл остановиться чуть более подробно.

Сдача федеральными властями «Исламскому государству» Мосула привела к запуску процесса консолидации ведущих курдских политических сил, которые впоследствии смогли объединиться в стремлении создать независимое курдское государство, отделившись от Иракской Республики.
Итак, в 2015–2016 гг. по инициативе в том числе и курдского правительства было проведено тщательное парламентское расследование по делу о взятии террористами города Мосула. Британская The Independent опубликовала содержание закрытой части парламентского отчета об итогах расследования. Как установила парламентская комиссия, Нури аль-Малики, занимавший на тот момент должность премьер-министра, имел подробнейшие разведданные о предстоящем нападении ещё за полгода до его осуществления. Однако он не только не принял меры по своевременной защите мегаполиса, но и не позволил руководству Курдской автономии организовать необходимую оборону города. Расследование показало, что около 30 тыс. иракских солдат и офицеров, находившихся на военных базах Мосула, вместо того, чтобы защищать город, покинули его, переодевшись в гражданскую одежду, незадолго до наступления террористов. Боевики ИГ в количестве, по разным оценкам (1; 2; 3), от 800 до 1300 человек практически спокойно вошли уже в «пустой» город, который без особых проблем перешел под их полный контроль. Впоследствии многие иракские офицеры и солдаты, покинувшие Мосул, сообщили газете «Аш-Шарк аль-Аусат» (1; 2), которая проводила собственное журналистское расследование, что они не знали о предстоящем нападении и вышли из города только потому, что из Багдада пришел соответствующий приказ.

После сдачи города курдское руководство, которое до самого последнего момента безрезультатно просило Нури аль-Малики позволить ему прислать свои вооруженные силы для защиты города, на несколько месяцев полностью заморозило свои отношения с федеральным центром. Поняв, что Багдад ведет «игру без правил», курдские власти спустя некоторое время заявили о своем намерении освободить Мосул своими силами. В первой декаде 2015 г. курды самостоятельно атаковали город с разных сторон. И вполне возможно, что проблему освобождения Мосула курдские военные смогли бы успешно решить уже на том этапе. Но когда военное руководство Иракского Курдистана заявило, что курдская армия находится уже недалеко от центра города, правительство Нури аль-Малики резко приостановило государственное финансирование курдских военизированных формирований «пешмерга». Это был явный удар в спину, который, в свою очередь, создал прямую угрозу уже безопасности и территориальной целостности самой Курдской автономии, чья армия вела активные боевые действия против ИГ и на других фронтах.

В связи с вышеизложенным нельзя не обратить внимание на тот факт, что аналогичная история произошла и со многими другими иракскими городами, которые были сданы ИГ в 2014 г. Так, например, в июне того же года террористы, по некоторым данным (1; 2), в составе от 150 до 300 человек на нескольких машинах въехали в город Тикрит. Но находившийся там многотысячный контингент иракской армии снова заблаговременно покинул город, сдав его боевикам фактически без боя. Как следствие, террористами было также убито большое количество местных жителей (арабов-суннитов).

Практически большинство сданных террористам городов были важными цитаделями суннитской арабской оппозиции.
Учитывая эти факты, многие иракские политики полагают, что ситуация с Мосулом так же, как и с другими сданными без боя городами, свидетельствует о том, что это была целенаправленная тактика проиранского федерального правительства, направленная на ликвидацию ключевых оппозиционных центров страны. Ведь практически большинство сданных террористам городов были важными цитаделями суннитской арабской оппозиции. После освобождения от террористов эти города, как правило, переходили под полный контроль иранских милиций, которые сразу же начинали проводить массовые репрессии и этнические чистки против оставшихся в живых местных жителей. Начиналась, по сути, иранская оккупация городов.

В качестве иллюстрации того, в каком ключе воспринимают операцию по освобождению Мосула в оппозиционных арабских и курдских кругах Ирака, целесообразно привести весьма характерное высказывание Асиля ан-Нуджайфи — экс-губернатора провинции Ниневия, уроженца Мосула и давнего друга Эрбиля. В одном из своих официальных заявлений (1; 2) он охарактеризовал ситуацию вокруг города следующим образом: «Они [федеральное правительство — И.М.] знают, что им никто и никогда не стал бы помогать воевать с центром суннитской политической власти, который находится в Мосуле. Но если сделать это под прикрытием войны с «ДАИШ» [1], то весь мир придет к ним на помощь. Для них любая суннитская власть, получившая признание международного сообщества, гораздо опаснее, чем «ДАИШ». Он [премьер-министр Нури аль-Малики — И.М.] хотел сдать Мосул в руки «ДАИШ», чтобы в последующем окружить и разбомбить город, а также тех, кто находится там вместе с «ДАИШ».

Особенности «межбюджетных» отношений между Багдадом и ИГ

Следующий катастрофический удар мосульский кризис нанес по национальной безопасности и территориальной целостности иракского государства, создав благоприятные условия для успешной экспансии терроризма. Дело в том, что сдача Мосула имела большое военно-стратегическое значение в войне с «Исламским государством». Она значительно усилила ИГ, став своеобразным вкладом в укрепление его боевой и финансово-экономической мощи. Так, например, взяв Мосул, боевики захватили оставленное там в изобилии вооружение, в том числе и то, которое Ирак закупал у России. Кроме того, вместе с городом группировка получила хранившиеся в мосульском банке 429 млн долл., превратившись, как писали в то время газеты, в самую богатую террористическую организацию в мире.

Последний факт и поражает, и удручает одновременно, если принять во внимание то обстоятельство, что, как установила парламентская комиссия, Багдад за много месяцев знал о нападении. Сам собой напрашивается вывод о том, что федеральный центр сознательно не стал выводить деньги из банка, оставив их для боевиков. Предположение о намеренности действий багдадских властей в определенной степени подтверждается и наличием странных «межбюджетных» отношений, которые сложились между федеральным правительством и ИГ. Оказалось, что иракское руководство не стало закрывать филиалы Центрального банка Ирака на подконтрольных группировке территориях, в то время как практически все иностранные банки там остановили работу своих отделений. Так, Центральный банк Ирака не только не закрыл свой филиал в Мосуле после его захвата боевиками, но, наоборот, в течение года продолжал перечислять зарплату в мосульский банк для работников, трудящихся в государственных учреждениях. В связи с этим американская The New York Times даже приводила данные о том, что Багдад ежемесячно перечисляет в Мосул 130 млн долл. для выплаты зарплат бюджетным работникам. При этом было известно, что террористы брали с этой суммы «налог», который мог доходить до 50%.

Вместе с тем боевики ИГ, захватив мосульский банк, получили новый доступ к международной банковской сети и возможность заниматься валютными спекуляциями на мировых финансовых рынках. В 2016 г. британская The Telegraph опубликовала данные действующего при британском парламенте подкомитета по противодействию финансированию терроризма. Согласно этим сведениям, средства для игры на валютных рынках руководство группировки получило, захватив именно мосульский филиал Центрального банка Ирака. Как сообщало издание, спекуляции с валютой и ценными бумагами ежемесячно приносят группировке доход в размере до 20 млн долл.

Многие эксперты отмечают, что эти «налоги» и доходы, полученные посредством оборота «мосульских денег», обеспечивали важную часть финансирования группировки, продлевая её живучесть и стимулируя террористическую агрессию, направленную прежде всего на захват и удержание арабских и курдских городов. Благодаря в том числе и этим финансовым поступлениям к 2015 г. группировка смогла установить и сохранять контроль над значительной частью иракских территорий. В их число, в частности, входили такие провинции, как Ниневия, Аль-Анбар, Салах ад-Дин, Диала, а также некоторые районы провинции Киркук. На севере страны — в Курдском автономном районе — террористы фактически взяли в кольцо его столицу Эрбиль, захватив два близлежащих курдских городка — Махмур и Баашика.

Мы его теряем: Ирак между оккупацией и национальной катастрофой
Но, пожалуй, самым трагическим итогом освобождения Мосула для Ирака стало то, что коренные иракцы могли увидеть только лишь в самых страшных снах. Мосульский кризис стал основанием и прикрытием для окончательной легитимизации иранской военной интервенции в Ираке.

За время операции по освобождению Мосула иранское военное присутствие в Ираке значительно расширилось. В структурном плане оно стало включать в себя три базовых элемента: воинские подразделения вооруженных сил Иранской Республики, аппарат иранских военных советников, созданная и управляемая Ираном группировка иракских военизированных формирований (состоящая главным образом из шиитских милиций) под названием «Народные мобилизационные силы». Совокупная численность этих войсковых и милиционных сил составляет более 150 тыс. человек (1; 2).

Иранский военный контингент стоит в авангарде многих операций против «Исламского государства». Тем не менее говорить о точной численности вооруженных сил Ирана, дислоцированных на территории Ирака, не представляется возможным. Это закрытая информация. Ни Тегеран, ни Багдад не заинтересованы в обнародовании реальных данных, так как официально на иракской территории нет ни одного иностранного военного контингента. Как заявляла в 2015 г. пресс-служба Совета министров Ирака, все иностранные военные, которые находятся на территории страны, выполняют исключительно функции советников, поддерживающих республику в её борьбе с ИГ. Однако, несмотря на отсутствие официальных данных, скрыть факт пребывания многотысячного иранского военного контингента в Ираке, к тому же ведущего активные боевые действия, довольно непросто. Так, глава парламентской комиссии Ирака по вопросам безопасности и обороны Шахван Абдулла назвал иранское присутствие в стране беспрецедентно огромным и представляющим угрозу национальному суверенитету Ирака. Он засвидетельствовал, что не менее 30 тыс. иранских солдат и военных экспертов находятся в Ираке, принимая участие в войне против ИГ. На основании этого факта Шахван Абдулла обрушился с критикой на иракского президента, обвинив его в том, что тот допустил вмешательство Ирана во внутренние дела страны, позволив ему участвовать в войне Ирака с ИГ. Ведь, согласно иракской конституции, защита национального суверенитета — это конституционная обязанность президента.

Мосульский кризис стал основанием и прикрытием для окончательной легитимизации иранской военной интервенции в Ираке.
Тегеран, прекрасно понимая, что незаконность присутствия иранской армии в Ираке существенно ограничивает возможности её активного использования, весьма хитро вышел из положения. Он смог организовать в Ираке фактически свою вторую армию, не менее боеспособную, но куда более многочисленную, а самое главное — легальную. Иран учредил несколько десятков военизированных формирований (шиитских милиций), объединив их в мощную военную группировку, функционирующую под названием «Народные мобилизационные силы». В 2016 г. иракский парламент проголосовал за признание этой военизированной группировки в качестве официальной силы, имеющей права и полномочия регулярной армии. Официальный представитель группировки Ахмед аль-Асади обнародовал общее число её бойцов, которое достигает, по его словам, 142 тыс. человек. 110 тыс. из них находятся на бюджетном финансировании.

Большая часть входящих в группировку формирований были вооружены Ираном и прошли под руководством иранских военных фундаментальную боевую подготовку. Об уровне их подготовленности говорит тот факт, что практически во всех последних операциях по освобождению иракских городов от террористов именно они стоят на переднем фланге, являясь боевым ядром иракской армии. И во многом именно этим силам принадлежит заслуга в том, что ИГ спешно сдает свои позиции в Ираке. Таким образом, это настоящая боеспособная армия, которая действует на территории страны параллельно с иракской армией. Единственная разница между ними состоит в том, что, в отличие от армии Ирака, «Народные мобилизационные силы» не контролируются Багдадом.

Действительно, это беспрецедентный для страны феномен, когда на её территории официально ведет боевые действия военная группировка, состоящая в том числе из иракских граждан, но которая не подчиняется руководству страны, находясь под контролем и управлением иностранного государства. Так, об «иранских корнях» «Народных мобилизационных сил» неоднократно высказывались высокопоставленные представители Корпуса стражей исламской революции (КСИР). В частности, заместитель командующего КСИР генерал Хусейн Салами заявлял, что Иран смог экспортировать принципы исламской революции в Ирак, где теперь существует связанная с иранской исламской революцией «народная армия», численность которой в десять раз больше численности «Хезболлы» в Ливане. В свою очередь, заместитель командующего группировкой Махди аль-Мухандис также сделал открытое заявление о том, что «Народные мобилизационные силы» никогда не будут разоружены и расформированы, даже если Багдад примет такое решение. Он добавил, что это невозможно даже в том случае, если это решение будет подписано главой иракского правительства. Немыслимые вещи для некогда одной из могущественных и независимых региональных держав Ближнего Востока. Такая ситуация очень взрывоопасна, поскольку иранское военное присутствие в Ираке воспринимается всеми коренными иракцами (суннитами, шиитами, арабами и курдами) фактически как оккупация страны и грубое нарушение её территориальной целостности. С учетом того, что иранские военные и милиции принимают участие во внутриполитических разборках и этнических чистках на стороне Багдада, этот фактор сильнейшим образом стимулирует развитие иракского движения сопротивления иранской оккупации.

После проведения всестороннего исследования ситуации в Ираке Струан Стивенсон, член Европейского парламента и президент «Европейской ассоциации за иракскую независимость», обнародовал факты, связанные с совершением преступлений контролируемыми Ираном шиитскими милициями. Он констатировал: «Мы шокированы этническими чистками и геноцидом, насильственным переселением людей, разрушением суннитских мечетей и домов, которые осуществляют проправительственные и проиранские шиитские милиции во всех регионах Ирака. Эти милиции связаны с иранской террористической организацией “Эль-Кудс”, которая, в свою очередь, сотрудничает с иракской армией». «Мы неоднократно предупреждали, что вмешательство Ирана во внутренние дела Ирака и иранский контроль иракского правительства во главе с иранской марионеткой Нури аль-Малики создали идеальные условия для вторжения в Ирак джихадистов», — заключил С. Стивенсон.

Сдача Мосула значительно усилила ИГ, став своеобразным вкладом в укрепление его боевой и финансово-экономической мощи.
С. Стивенсону вторит американский сенатор Джони Эрнст, которая в своем официальном обращении к Б. Обаме выступила с критикой новой американской политики умиротворения Ирана, заявив, что борьба с ИГ — это только прикрытие иранской захватнической политики в Ираке. По её мнению, под эгидой войны с терроризмом Иран довольно эффективно решает свои внешнеполитические и геополитические задачи в Ираке. В частности, он фактически завершает присоединение граничащих с Ираном иракских провинций.

Новый Мосул: быть или не быть
Наконец, кроме всех вышеописанных последствий, сдача Мосула террористам привела к тому, что страна лишилась важнейшего политического, экономического, финансового и административного центра — еще три года назад процветающего, богатого и зеленого города-миллионника. Десятки тысяч его жителей убиты, более миллиона горожан стали беженцами, сотни тысяч остались без работы. Город погрузился в состояние гуманитарной катастрофы, которая, если своевременно не предпринять соответствующих мер, постепенно грозит охватить и все остальные части провинции Ниневия. Разрушение этого стратегически важного города изменило численность и географию расселения местных общин, сломав традиционную систему этнонациональных отношений, нанесло серьезный ущерб всей транспортно-логистической инфраструктуре и системе региональных экономических связей не только Ниневии, но и Курдской автономии.

Определяющее значение в борьбе за Мосул будет иметь позиция Ирана, который в рамках решения проблемы независимости иракских курдов может выбрать как дипломатический путь урегулирования вопроса, так и силовой вариант.
Такова реальная цена, которую иракский народ заплатил за «захват» и «освобождение» Мосула. И нет сомнения в том, что именно данный политический «бэкграунд» мосульской проблемы в первую очередь будет определять дальнейшую судьбу города, которую довольно не просто спрогнозировать.

Опыт Ирака показывает, что освобождение города от террористов еще не означает, что он будет реально возвращен к жизни. Вполне возможно, что Мосул ждет судьба многих других иракских городов, которые после освобождения от боевиков до сих пор продолжают оставаться в состоянии глубочайшего гуманитарного кризиса. Их жители пытаются выживать за счет связей и ресурсов своих общин. В числе таких городов можно упомянуть, например, Тикрит, Фаллуджу и Рамади. Мосул так же, как и эти города, являлся крупнейшим бастионом суннитской оппозиции. Не стоит и говорить, что официальному Багдаду, стоящему на проиранских позициях, не выгодно вкладываться в восстановление суннитских региональных центров — своих политических противников и очагов сопротивления новому режиму.

В этом плане дальнейшая судьба Мосула, возможно, будет зависеть от того, чем завершатся переговоры между Эрбилем и Багдадом о разделе сфер влияния в Ниневии. Если по стечению обстоятельств Мосул окажется в зоне контроля Эрбиля, то в силу большой заинтересованности курдов в восстановлении города, который они считают изначально своим, есть надежда на то, что правительство Иракского Курдистана сможет быстро найти финансовые возможности для его восстановления. Но если стороны так и не смогут прийти к согласию, то наиболее вероятно, что реальное восстановление города будет заморожено на неопределенный срок! Возможно также, что город будет поделен на секторы, каждый из которых будет закреплен за одной из противостоящих сторон. Однако очевидно, что определяющее значение в борьбе за Мосул будет иметь позиция Ирана, который в рамках решения проблемы независимости иракских курдов может выбрать как дипломатический путь урегулирования вопроса, так и силовой вариант. В последнем случае Мосул вновь рискует превратиться в арену ожесточенных боев.