— Аналогии между референдумами в разных странах проводить сложно, иногда даже не совсем корректно. Везде есть свой уникальный контекст, своя ситуация, история, детали и факты. В этом смысле упрек праву в том, что оно в данном вопросе, дескать, «неопределенно», не совсем справедлив. Оно и не может быть другим, так как к столь тонким историческим и национальным вопросам нельзя подходить с единой меркой, без учета контекста и индивидуальных исторических ситуаций.

Отмечу два, на мой взгляд, принципиальных отличия крымского референдума 2014 г. от референдумов в Каталонии и Ираке (хотя, конечно, есть и другие, особенно в деталях).

1) В Крыму речь шла о том, что историческая часть одного государства (России), подавляющая часть населения которого себя с этим государством идентифицировала, в силу ряда не зависящих от населения обстоятельств оказалась частью другого государства (Украины), причем вне какого бы то ни было волеизъявления, «самоопределения» и т. п. самого этого населения. Оно либо отсутствовало, либо игнорировалось (референдумы конца 80-х — начала 90-х годов).

2) В Ираке или Каталонии речь идет о другом: о борьбе определенного этноса, обладающего автономией в рамках более крупного государства, за создание собственного государства. Иначе говоря, в терминах международного права мы сталкиваемся с разными векторами «самоопределения»: в одном случае оно направлено на устранение исторической несправедливости и воссоединение со своим «историческим государством», а в другом — на создание собственного государства.

2) Крым оказался в ситуации, когда центральная власть того государства, которому он на тот момент принадлежал, сменилась неконституционным путем, который можно назвать по-разному (бунт, переворот, революция и т. п.), от чего не меняется суть. Смена власти и даже приоритетов развития страны происходила вне правовых демократических процедур и без какой бы то ни было возможности населения соответствующей территории выразить свое юридически значимое мнение по данному вопросу. Более того, пришедшая неконституционным путем новая власть отказалась перезапускать конституционный процесс, вырабатывать так называемую в праве «новую историческую конституцию», вступать в юридически значимые переговоры с регионами страны и перезаключать с ними общественный договор. Это и дало Крыму право не признать легитимность новой власти и считать прежний общественный договор, в силу которого Крым принадлежал Украине, прекращенным, причем прекращенным действиями не крымчан, а киевских акторов нового политического процесса.

Ничего подобного в Каталонии, разумеется, нет, так как Мадрид полностью легитимен, что действительно делает каталонский референдум юридически сомнительным.

Об Ираке здесь говорить сложно, так как после известных событий начала XXI века он все-таки ближе к тому, что называется failed state.

К слову (и это очень важно) здесь мы сталкиваемся с нервом современного противостояния двух концепций, что чувствуется и по полемике вокруг Крыма.

В терминах классической юриспруденции failed state — это нонсенс, так как если failed, то не state. Либо ты справляешься с управлением, обеспечиваешь правопорядок, контролируешь территорию, выполняешь государственные функции (полиция, суд и т. п.), либо ты уже не государство со всеми вытекающими последствиями: распад, раздел, присоединение и т. д., и т. п. Так было всегда. Здесь логика основывается на конституционно-правовой основе государства, которая должна быть не формальной, а реальной. Если ее нет, то нет и государства. Иначе говоря, государство может быть только реальным и никаким другим.

После второй мировой войны, создания ООН и т. п. возникла некая, условно говоря, международно-правовая концепция государства. Если мировая карта расчерчена и утверждена на мировом «верху», то неважно, что происходит внутри границ (войны, междоусобицы, полная анархия и т. п.), неважен внутренний реальный правовой и конституционный процесс: государство остается государством, поскольку его границы «утверждены». Можно сказать, что речь идет о формальной концепции государства. В результате, появляются разного рода failed state, которые в реальном смысле государствами не являются, но формально таковыми признаются (Сомали, Ливия и т. п.). Это своего рода «государства в коме», чья жизнедеятельность поддерживается искусственно и извне. Что с ними делать, никто не знает. Отсюда проблемы нынешнего Ирака, сложность оценки референдума в иракском Курдистане (с юридических позиций) и т. п.

Если вернуться к Крыму, то вся полемика вокруг него — это столкновение именно двух концепций государства (государства реального и государства формального).

В первом случае мы смотрим на реальное развитие событий и оцениваем с конституционно-правовых позиций то, что происходило на Украине в 2014 г. (переворот, революция и т. п.) или что не происходило в ней (перезапуск конституционного процесса, перезаключение общественного договора и т. п.). Такова российская позиция.

Во втором случае мы смотрим лишь на карту, обсуждаем текст Будапештского меморандума, полностью абстрагируемся от конституционно-правового процесса внутри границ. В общем, даже если они там всех «переубивают», все поломают, полностью «наплюют» на демократические процедуры и т. п., границы все равно должны остаться незыблемы, что бы об этом ни думали жители Крыма. Такова западная позиция.

Впрочем, такова она в связи именно с Крымом, поскольку, допустим, в ситуации с Косово Запад как раз исходил из совершенно иной аргументации — далекой от идеи незыблемости границ «формального государства».

Стратегически первая из названных позиций мне кажется более верной даже безотносительно к российским интересам и моему личному эмоциональному отношению к Крыму. Просто мир не сможет развиваться в долгосрочной перспективе, если государства перестанут выполнять свои функции и поддерживать конституционно-правовой порядок внутри своих границ. Теория «расчерченных в ООН карт» должна уступить место теории реального конституционно-правового строительства, что не учли инженеры украинских событий 2014 г.

Это, конечно, никоим образом не означает, что теперь следует пренебрегать ООН или перестать уважать принцип нерушимости границ. Это означает иное: все надо делать конституционно корректно, а государства должны реально выполнять свои функции. Пока происходит именно так, границы нерушимы. Если происходит иначе, то могут возникнуть неприятные последствия, с которыми столкнулась Украина.

К Каталонии все это отношения не имеет. К Ираку имеет, но совершенно в другом контексте.

Пока голландские психиатры отказывались помочь срочно, чтобы ребенку в Бельгии могли сделать операцию (чтобы его успокоить), то есть в течение полгода боли в ушах с инфекциями (!), когда ни полиция, ни доктора, ни социальные службы не парились по поводу того, что медики абсолютно спокойно не оказывают ребенку необходимую помощь, принуждая его превозмогать адскую боль в течение полугода, а мне сообщили, что, в случае его смерти, никто не будет виноват, в Бельгии решили таки справиться своими силами.
Сделали операцию, в результате оказалось, что сын потерял 90% слуха. Адвокат (которых постоянно прессуют местные соц. службы) попросила не подавать в суд:
- Вы же не хотите повторять это все в суде? Вам же больно психологически.

- Нет, мне не больно абсолютно, это криминал.
- Давайте не будем этого делать.

... Как Вам диалог? 250 евро в час адвокат стоила...
Чудо-хирург восстановил слух до 90%, удалив 2 кости из слухового аппарата и заместив их хрящиком из уха.

Делалось это, разрезав ухо сзади. Наложили шов, сделали повязку. Через неделю решили снять повязку и дать ему возможность "очухаться". Я спросила, не лучше ли сначала снять повязку и подождать, пока подсохнет, чтобы не чесался шов, а то он его будет трогать. Нет, мы спецы.

Ок, сняли шов - он мокрый, не заживший. снимаю шов на фотку, высылаю хирургу с пометкой: "Я бы ни за что на Вашем месте не стала это снимать, поскольку шов мокрый". Получаю ответ: "Да, это неправильно, я бы тоже не стал снимать, я отправил свою ассистентку, мы обязаны работать в команде и доверять друг другу. Извините!"
Все это время ребенок в реанимации, один на все отделение и на 2-х медсестер, 1 педиатра и 1 зав. реанимации.
Иду к заву по реанимации.
- Вы мне дали рецепт на антибиотик после операции. На 5 дней. Я прочитала инструкцию к нему в интернете, и там указана неделя. Поскольку у ребенка снижен иммунитет, ему и недели будет мало.
- Так надо.
Звоню педиатру, объясняю ситуацию. Он говорит, что, конечно, недели мало, сына он прекрасно знает и диагноз по иммунке ставил сам. Перевыписал рецепт на 10 дней и попросил не обращать внимания на дамочку. Та подходит ко мне и выдает рецепт, ухмыляясь.
- Я бы Вам не давала его анализы, чтобы Вы не смотрели в интернете.
- Вы не имеете права их мне не давать.
- А я бы не дала. Кто их Вам дал?
- Ваши сотрудники.
- А кто им разрешил?
- Наш педиатр, Ваш коллега.
- А я все равно бы не дала и не дам.
- Хорошо.
Спускаюсь на 15 минут, чтобы пожаловаться официально, благо за три недели в искусственном сне сына она мне капитально надоела. Предварительно прошу медсестер закрывать его руки покрывалом, которое я специально привезла из дома, чтобы не касался уха. Они сказали, что знают лучше.
Поднимаюсь через 15 минут. З это время - внимание - 1 ребенок в реанимации, в комнате прямо напротив стола реанимации и 4 медика на него одного, но БЕЗ МЕНЯ.
- Извините, Вам лучше туда не ходить.
- Почему?
- Ну... Видимо, у него зачесалось ухо, и он его стал тянуть и... оторвал. И теперь мы его зашиваем снова.

Педиатр и хирург не знали, куда прятать от меня глаза и как извиняться. Я сказала:
- Когда я кричу, то это не страшно. Но сейчас я спокойна. Очень спокойна. И это гораздо страшнее.

Еще две недели под "наркозом". Выписали, не проверив, ходит ребенок после этого или нет - свалили, как мешок картошки, в мою машину. Все время, пока я ехала домой (2,5 часа), он падал, как куль.
Не двигался совершенно, только постоянно потел холодным потом, не мог даже пить (я пыталась его напоить, наклоняя и вливая воду, поскольку боялась обезвоживания. Не ходил в туалет.
Три дня после этого ребенок не двигался, я не спала 72 часа, переворачивая его каждые два часа, вытирая насухо, суша голову феном. Дети приносили полотенца. Помочь нам никто не догадывался, хотя знали, что после операции. Кроме этого, я постоянно звонила врачам, сообщая, что происходит и прося его посмотреть. Мне говорили, что так бывает.
На исходе 72х часов, устав от недосыпания, я позвонила в Бельгию и спросила, не могла бы я им привезти ребенка, поскольку меня очень волнует его состояние. Нам посоветовали вызвать голландскую скорую.
В первый раз за 10 лет проживания в Голландии врач по скорой приехал домой, потому что я не могла сама поднять ребенка, отнести его в машину и довести до кабинета   он уже большой, тяжелый, а дома я была одна, муж - в командировке, другие дети тоже помочь не могли.

Приехал врач по скорой:
- Вам его нужно срочно отвезти в госпиталь.
Звоню в свою стразовую компанию, договариваюсь о машине в реанимацией на сейчас.
Голландский врач сказал, что лучше, если мы поедем сначала к ним в госпиталь, "чтобы проверить, а потом сразу поедете в Бельгию" (я отказалась положить его в госпиталь в Голландии) . Час ждали машину.. Через час все вместе, с детьми, поехали в госпиталь в 30 минутах от нас. Сына положили в специальную. реанимационную палату скорой помощи - все "стерильно, ящик с одноразовыми халатами и перчатками, две двери для входа, а медсестры сидят в 20 метрах от палаты. Мы были все, в чем приехали из дома и в чем лазили на улице (это в плане стерильности). Дважды за 5!!! часов ожидания (для больного из реанимации по скорой) я спрашивала, когда же нас примут и зачем мы там вообще, если можем поехать просто сразу в Бельгию. Мне отвечали, что врач занят. В итоге наша страховая закрылась (была суббота вечер), и мы даже не могли отвезти его быстро, и были вынуждены ждать местную скорую машину.
Дети проголодались, но в госпитале ничего не было поесть.
Нам предложили сходить и поискать ресторан.
- А как же мы оставим его одного?
- Мы за ним присмотрим.
- Так вы за 20 метров от него, а он лежит на кушетке без перил. Если он вдруг захочет встать,  то упадет плашмя с 1,5 метров высоты.
- Мы увидим его на мониторе.
...
Конечно, даже дети сказали, что никуда не пойдут, потому что слишком был высок риск, чтобы сын упал. Мы сидели - голодные и злые. 5 часов.
В итоге пришел "врач", надел за дверьми одноразовый халат и перчатки, маску, затем... подошел ко мне и протянул руку в этой же стерильной перчатке, чтобы поздороваться.
- Извините, а ничего, что у меня руки немытые?
- Нормально!
- Так Вы же перчатки стерильные одели, я Вам их запачкаю.
- Ничего!...  (представляю, сколько за все это было выставлено нашей страховой компании).

-  Так, все понятно. Надо срочно госпитализировать!
- А что Вы будете с ним делать?
- Он здесь будет лежать, а мы будем за ним следить и переворачивать.
- И все? А что с ним?
- Все в порядке, просто нужно госпитализировать.

Перевезли его в  палату. Дворец, а не палата. Я сказала им, что буду рядом с ним, в том числе - ночевать. А пока съезжу домой, отвезу детей, договорюсь с няней и возьму свои вещи. Накормила детей, договорилась, взяла, приехала.
Ребенок лежит в палате один, весь в холодном поту, вся подушка мокрая от пота, а, когда я ее убрала, то и простыня под подушкой была мокрая. Но это никого не волновало. Над ним, прямо над мокрой головой был включен вентилятор с... холодным воздухом. У него только что, во время операции была пневмония (воспаление легких).

Тут, надо сказать, я потеряла спокойствие и заставила кое-кого поднять зады и забегать. Пошла искать главврача, поскольку 5 часов ожидания плюс вот это - это было выше моих сил. Меня уговорили просто написать жалобу.
Прискакала педиатр, сообщила, что будет договариваться с бельгийским госпиталем о его лечении, и им нужно мое согласие на лечение. Я спросила, что с ним. Ничего такого.
Послала их и сказала, что я еду в Бельгию. Машину скорой помощи я ждала еще 4 часа. Работники его взяли, поместили на каталку и увезли. Я поехала за ними на своей машине. Через два часа мне звонят из бельгийского госпиталя и спрашивают, где мы.
- А, что, они не приехали? Они же с мигалкой ехали.
- Нет.
Звоню в голландский госпиталь - никто не в курсе, позвонить не могут.

Еще через час аналогичные проблемы - ребенка в госпиталь по скорой не привезли, никто не знает, где он. Через полчаса я приехала в Бельгийскую реанимацию. Мне сообщили, что у ребенка на ногах сильные кровоподтеки (которые сняли на фото, чтобы не обвинили их).

Врач-зав-реаниматор сказала:
- Хорошо, что Вы добились, чтобы его осмотрели. На самом деле у него Неврологический Злокачественный Синдром (кто хочет - посмотрите в Википедии: смерть в 10-30% случаев).
После этого на меня и его не дышали, муж - за границей, дети оставались с подругой.

Итак, 6 месяцев резкой боли в ушах, 1,5 месяца в госпитале под лекарствами вместо 2-х недель, 12 часов ожидания СКОРОЙ помощи при наличии потенциально смертельного синдрома, оторванное ухо, злокачественный нейролептический синдром... Хватит или ПРОДОЛЖИТЬ???

Этот взгляд подпитывает все более жесткие шаги против России, блокируя любые усилия по снижению напряженности. Прошлой весной, как показывают последние новости , Вашингтон отказался перейти к подробному российскому плану сближения из-за углубления озабоченности по поводу дестабилизации ситуации в Кремле и вмешательства США в выборы в США. Но это мышление опирается на ошибочную оценку проблемы, с которой мы сталкиваемся. У нас не просто проблема Путина. Вместо этого мы сталкиваемся с более крупным вопросом, который мы преодолевали на протяжении десятилетий: как Соединенные Штаты ограничивают Россию, когда и где она угрожает нашим интересам, хотя она по-прежнему сотрудничает с ней, как мы должны, на надвигающихся транснациональных проблемах?

Обзор российско-американских отношений с середины 1980-х годов показывает, что между двумя странами, в том числе при Горбачеве и Ельцине, которые стали более благоприятными на Западе, многое пошло не так, - но эта история также показывает важные взаимовыгодные примеры сотрудничества , особенно во время сумерек холодной войны.

Поскольку сегодня российские и американские лидеры пытаются предотвратить дальнейшее ухудшение отношений и вызвать военную конфронтацию, эта история, особенно с точки зрения амбиций России и реакции на политику США, предлагает важные сведения о том, как действовать дальше. В Соединенных Штатах должно быть ясно, что Путин не является аберрацией среди недавних российских правителей, поскольку он обычно изображается на Западе и что он соответствует его предшественникам. Его политика в отношении Запада является логической эволюцией и, в важных отношениях, продолжением их, основанной на аналогичном понимании судьбы России.

Эта преемственность свидетельствует о том, что лучший подход к России сегодня, даже в период максимальной розни, - это то, что мы называем «вовлечением, вымытым реализмом». Этот подход продвинул наши интересы в прошлом с Россией и гарантирует, что мы сможем справиться с последствиями о неизбежных разногласиях, а также не позволяя этим разногласиям упразднить сотрудничество по вопросам, имеющим общий характер.

В основе российской идентичности лежит глубоко убежденность в том, что Россия должна быть великой державой и что ее нужно признать таковой. С тех пор, как Петр Великий привел Россию в Европу в начале восемнадцатого века, вера в предопределенную роль России в мире знала русское мышление и действия.   

Особенно это касается самых последних лидеров - Михаила Горбачева, Бориса Ельцина и Владимира Путина. (Дмитрий Медведев, который был президентом с 2008 по 2012 год, никогда не избежал тени Путина). Все трое были или поглощены будущим России как великая держава. Хотя их внутренняя и внешняя политика часто отличались резко, каждый из этих лидеров руководствовался всеобъемлющим и общим видением России как великой державы.   

Путин попытался улучшить отношения с Соединенными Штатами в попытке утвердить Россию как крупного глобального игрока.
Российские лидеры никогда не переставали думать о своей стране как о великой державе даже во времена больших трудностей. Когда он поднялся к власти в 1980-х годах, Горбачев понял, насколько Советский Союз отстает от Запада, особенно в передовых технологиях. Это отставание было замаскировано в 1970-х годах как экспансией Советского Союза за рубежом, так и сокращением Соединенных Штатов после его поражения во Вьетнаме и беспорядками Уотергейта. Но начальник Генштаба Николай Огарков предупредилеще в 1982 году, что революция в военных делах, происходящая в Соединенных Штатах, подорвет советскую военную мощь. И Горбачев впервые увидел технологический лаг, посетив механизированную ферму в Канаде в 1983 году. Он и Александр Яковлев, советский посол в Канаде, который вскоре стал одним из ближайших советников Горбачева, заключили тогда, что без далеко идущих экономических реформ Запад оставил бы Советский Союз в пыли.

То, что понимал Горбачев и его коллеги-реформаторы, состояло в том, что затруднительное положение Советского Союза не могло быть более утонченным, тем более, что Соединенные Штаты вернули себе уверенность и динамизм под руководством Рональда Рейгана. Чтобы предотвратить эту развязку, Горбачев начал амбициозную программу реформы внутренней и внешней политики, чтобы модернизировать и оживить Советский Союз, открыв политику для подлинной конкуренции и перехода плановой экономики к рыночной системе. Он считал, что прекращение «холодной войны», которая наложила огромную нагрузку на экономику, была предметом тщательной реформы, и он продолжал сближение с Западом. Как и его предшественники, он смаковал имидж своей страны как равный с Соединенными Штатами, и он работал с Соединенными Штатами по ядерному разоружению и уменьшению напряженности, особенно в Европе.

В конце концов, однако, внутренние реформы Горбачева развязали неконтролируемые силы. Большая политическая свобода привела к критическим исследованиям прошлого, в которых основное внимание уделялось сталинистским и ленинским преступлениям и питавшим национальные движения, которые оспаривали миф о том, что Советский Союз стал добровольным объединением свободных народов. Политические и экономические реформы подорвали институты Советской власти и привели к экономическому кризису. В конце концов, программа Горбачева по возрождению Советского Союза уничтожила его.

Распад Советского Союза оставил государство-преемник, Российская Федерация, в слабой позиции. Он был покрыт крупными участками территории, миллионами людей и ценными природными ресурсами. Он потерял статус сверхдержавы практически в одночасье. Это расстроило ее лидеров, но и многих российских граждан, даже тех, кто приветствовал кончину деспотической, неэффективной советской системы.

Для Ельцина, первого президента России, вопрос состоял в том, как восстановить российскую власть. Как и Горбачев перед ним, он начал работу по реформе, которая была сосредоточена на разрыве со стрессами советской экономики, развитии рыночной экономики и частной собственности и искоренении влияния Коммунистической партии. В то же время он вышел за рамки сближения с партнерством с Соединенными Штатами. 

Ельцин неоднократно обращался к Западу за идеями, технической помощью и финансированием. Сотни западных советников приветствовали предложение о переходе к рыночной экономике и открытой политической системе и обучении россиян навыкам, необходимым для успеха в новых условиях. Миллиарды долларов, влитые из Международного валютного фонда и западных правительств, а США и Европа открыто использовали помощь для поддержки Ельцина и других лидеров, которых они считали прозападными.

В первые годы Буша отношения между США и Россией стали более теплыми, но оптимизм был недолгим.
Строя тесные отношения с Соединенными Штатами, Ельцин представлял Россию как великую державу, несмотря на масштабы ее проблем. Вскоре после развала Советского Союза он отправился в Вашингтон, округ Колумбия, и выступил перед любящей совместной сессией Конгресса. «Сегодня, - заявил он, - свободная и демократическая Россия протягивает руку дружбы народу Америки. Действуя по воле народа России, я приглашаю вас и через вас, людей Соединенных Штатов, присоединиться к нам в партнерстве, в поисках свободы и справедливости в двадцать первом веке ».

Затем Ельцин работал над созданием жесткой личной связи с Биллом Клинтоном, и эти две страны сотрудничали, когда интересы совпадали, например, убедив Украину вернуть в Россию элементы советского ядерного арсенала, которые остались на его территории. Когда Соединенные Штаты предпринимали действия, против которых Россия выступала, Соединенные Штаты пытались успокоить российскую гордость с символическим признанием сохраняющейся важности России. Например, после военной интервенции США в Боснии Соединенные Штаты обеспечили включение России в Силы по стабилизации в Боснии и Герцеговине (СПС).

Усилия Ельцина окупились, но были ограничения на то, что Соединенные Штаты были готовы сделать, чтобы ослабить российские проблемы, тем более, что страна стала экономически и политически слабее. В 1995 году Соединенные Штаты и их союзники по НАТО заложили основу для расширения на восток. В исследовании «по существу признания новых членов» НАТО пришло к выводу, что «конец холодной войны предоставил уникальную возможность для укрепления безопасности во всем евроатлантическом регионе и что расширение НАТО будет способствовать повышению стабильности и безопасности» для всех."

Россия с самого начала решительно выступала против расширения НАТО, но поняла, что она бессильна ее остановить. В 1999 году альянс начал свою первую волну расширения после холодной войны, допустив Венгрию, Чехию и Польшу - шаг, который перенес военный договор в 400 милях к востоку к российской границе.

Аналогичным образом Россия осудила гуманитарную интервенцию НАТО в Косово в 1999 году, в ходе которой Соединенные Штаты начали бомбить Сербию, славянскую и православную христианскую страну, с которой Россия наладила особые отношения. Присоединившись к китайскому руководству, Ельцин взорвал бомбардировку как «незаконную военную акцию», а его посол ООН Сергей Лавров (в настоящее время министр иностранных дел России) захлопнул Соединенные Штаты за то, что они действуют как «глобальный полицейский».   

Как и Горбачев, Ельцин считал, что судьба его страны должна быть великой державой, и он был в ярости, когда Запад действовал таким образом, что, похоже, не уважал Россию или использовал ее временную слабость. Однажды Ельцин отправился к Строубу Тэлботту, ведущему российскому эксперту Клинтона, о том, что «Россия - это не Гаити, и мы побеждаем», как с нами. , , , Мне это не нравится, когда Соединенные Штаты демонстрируют свое превосходство. , , , Россия снова встанет! Повторяю: Россия снова встанет. «Это произойдет, добавил он, потому что Россия была ядерной державой, но« также из-за нашей экономики, нашей культуры и нашей духовной власти ».

В чтении Москвы революция в Украине была генеральной генеральной репетицией США для смены режима в России.
В другой момент Ельцин был поражен критикой администрации Клинтона о российской войне в Чечне. Во время посещения Китая в декабре 1999 года он загремел: «Клинтон позволила себе оказать давление на Россию вчера. Он, должно быть, забыл, что такое Россия. У нас есть арсенал, полный ядерного оружия ». (По иронии судьбы, Путину, тогдашнему премьер-министру России, было необходимо успокоить воды.« Я думаю, что это абсолютно неправильно, - сказал тогда Путин , - сказать, что есть был холодом в российско-американских отношениях. У нас очень хорошие отношения с Америкой ».)

Россия была слишком слаба, а Ельцин слишком зависим от Запада, чтобы сопротивляться гораздо больше, чем риторику, но важно помнить, что именно во время президентства Ельцина Россия и Китай, опираясь на сближение, произошедшее при Горбачеве, подделывали то, что каждый описывал как « стратегическое партнерство» . В настоящее время Путин отвергает гегемонию США и ее согласование с Китаем. Но именно Ельцин контролировал десятки миллиардов долларов в продажах российского оружия Китаю. Именно во время его президентства обе страны опубликовали совместные заявленияосуждая политику, направленную на «принуждение международного сообщества к принятию однополярного мировоззрения и единой модели культуры, ценностных концепций и идеологии. , , использование понятий «права человека превосходит суверенитет» и «гуманитарное вмешательство».

Точно так же Путин подверг критике на Западе за то, что он цепляется за ретроградную сферу влияния. Но именно Ельцин был настроен обеспечить российское господство в других бывших советских государствах. Свидетельством тому являются его политика в отношении Азербайджана, Грузии, Молдовы, Таджикистана и Украины, в отношении которых он признал использование ценообразования и поставок природного газа для получения рычагов воздействия. Он даже призвал международное сообщество предоставить России « особые полномочия » для поддержания там стабильности.

Однако за всю браваду Ельцина Россия, которую он завещал Путину в самом конце 1999 года, пережила почти десятилетие глубокого социально-экономического кризиса и национального унижения. После долгой депрессии, которая завершилась финансовым крахом в августе 1998 года, экономика едва стабилизировалась. У центрального правительства была небольшая власть над олигархами и региональными баронами, центробежные силы гребли, а Россия имела мало общего в глобальных делах. Многие россияне опасались, что их страна находится на грани краха всего через восемь лет после исчезновения Советского Союза.   

разделитель секции

С самого начала Путин был настроен повернуть вспять спад, восстановить российское государство и восстановить статус России как великой державы. Это было ясное послание его программного документа « Россия на рубеже тысячелетий» , выпущенного так же, как он принял власть. «Россия, - писал он, - находится в разгар одного из самых сложных периодов в его истории. Впервые за последние 200-300 лет она сталкивается с реальной угрозой соскользнуть ко второму и, возможно, даже третьему эшелону государств в мире. У нас не хватает времени для устранения этой угрозы ». В этих усилиях он пользовался широкой поддержкой со стороны элиты и общественности, измученный и злой после десятилетия упадка дома и унижения за рубежом.

Внутренняя программа Путина сосредоточилась на восстановлении авторитета Кремля, и он с большой скоростью продвигался в сторону автономных центров власти, которые возникли при Ельцине. Путин установил своих представителей для надзора за региональными боссами, лишил их места по должности в Совете Федерации (высшей законодательной палате) и расширил полномочия президента по их увольнению. Большинство олигархов быстро вступили в курс, приняв предложение Путина, которое позволило им сохранить свою собственность (большая часть ее была получена в подозрительных сделках по приватизации), если они останутся вне политики. Те, кто этого не сделал, в частности Борис Березовский и Михаил Ходорковский, подвергались преследованиям со стороны федеральных властей, лишались своих основных активов и, в конечном итоге, были изгнаны или заключены в тюрьму. Безусловно, рост цен на нефть,7 процентов в год до 2008 года), что стимулировало общественную и элитарную поддержку для подтверждения Кремлем власти.

Путин выдвинул те цели, которые он поставил перед собой семнадцать лет назад: Россия сильнее в военном отношении, имеет более высокий международный профиль и является силой, с которой нужно считаться. Но сейчас он на перепутье.
За рубежом Путин хотел улучшить отношения с Соединенными Штатами, выдающуюся глобальную власть любыми мерами и использовать отраженную силу Соединенных Штатов, чтобы утвердить Россию как крупного глобального игрока. С этой целью он был первым иностранным лидером, который смог связаться с Соединенными Штатами после катастрофических терактов 11 сентября 2001 года, предлагая контртеррористическую помощь. Россия оказала ценную поддержку на начальных этапах войны США против «Аль-Каиды» и «Талибана» в Афганистане, и обе стороны рекламировали союз против терроризма. Путин даже изучил возможность расширения сотрудничества России с НАТО.

Под влиянием контртеррористического сотрудничества отношения еще ближе приблизились в мае 2002 года. На российско-американском саммите в Москве и Санкт-Петербурге Путин и Буш опубликовали Совместную декларацию, в которой предлагалось стратегическое партнерство, в котором обе страны будут работать вместе как равные по общим интересам. Вскоре после этого на саммите Россия-НАТО Россия и альянс подписали соглашение под названием «Отношения между НАТО и Россией: новое качество» и создали Совет Россия-НАТО, в рамках которого союзники России и НАТО будут работать в качестве партнеров для координации политики.

Символически по крайней мере Россия была признана великой державой. По мере того, как отношения между США и Россией стали более теплыми, Путин смягчил свои возражения против решения США выйти из Договора по противоракетной обороне и решения НАТО о расширении до семи стран Восточной Европы, в том числе трех бывших советских стран Балтии.     

Но оптимизм оказался недолгим. Переломный момент произошел осенью 2004 года, когда сентябрьский террористический акт в Беслане на Кавказе и оранжевая революция в Украине начались в ноябре. В Беслане террористы захватили местную школу, в результате чего погибло около 400 человек, многие из которых были детьми. Беслан, полагал Путин, не произошел бы, если бы Соединенные Штаты были истинным союзником по борьбе с терроризмом. Соединенные Штаты отказались тесно сотрудничать с Россией в борьбе с чеченскими мятежниками, все из которых были террористами в глазах Москвы, но некоторые из которых настаивали в Вашингтоне, были умеренными с законными жалобами. В комментарияхвскоре после трагедии в Беслане Путин сделал скрытые ссылки на Соединенные Штаты и, как он думал, его цели: «Некоторые хотят оторвать большой кусок нашей страны. Другие помогают им это сделать. Они помогают, потому что считают, что Россия, как одна из величайших ядерных держав мира, по-прежнему представляет собой угрозу, и эта угроза должна быть устранена. И терроризм - это только инструмент для достижения этих целей ».

Оранжевая революция в Украине обострила ситуацию. В московском чтении Соединенные Штаты возглавили революцию, чтобы установить прозападную фигуру на посту президента над кандидатом, одобренным Путиным. Путин вскоре стал рассматривать революцию в Украине как генеральную репетицию для смены режима в самой России. Путин считал, что это часть усилий Соединенных Штатов по созданию однополярного мира, основанного на его ценностях и интересах, мире, в котором он мог бы доминировать, не обращая внимания на другие крупные державы. «Это чрезвычайно опасно, - заметил он вскоре после оранжевой революции, - попытаться восстановить современную цивилизацию, которую Бог создал, чтобы быть разнообразной и многогранной, согласно принципам бараков однополярного мира».

В ответ Путин начал работать над укреплением России против влияния и вмешательства со стороны Запада. Кремль спонсировал националистические молодежные движения, в частности « Наши» («Наши парни»), чтобы обеспечить уличную мышцу в случае возникновения цветной революции. И это заслонило гражданское общество, особенно неправительственные организации, финансируемые извне, которые, как заметил Путин, продвигали западную повестку дня в России под видом содействия демократии.

Путин наконец объявил свой разрыв с Соединенными Штатами на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2007 года . Поскольку официальные лица США следили за аудиторией, он изложил множество жалоб, в том числе обвиняя Соединенные Штаты в нарушении международного права, чрезмерно полагаясь на использование военной силы и тем самым поощряя распространение оружия массового уничтожения и терроризма, провоцируя оружие расы и угроз России через расширение НАТО. Он закончил предупреждением, которое повторило слова Ельцина: «Россия - страна с историей, которая насчитывает более тысячи лет. Он практически всегда пользовался привилегией для осуществления независимой внешней политики. Сегодня мы не собираемся менять эту традицию ».

Две политики, в частности, доминировали в растущем сопротивлении России Соединенным Штатам: сохранение российского превосходства на постсоветском пространстве и создание и поддержка альтернативных глобальных институтов. Россия спонсировала первые дипломатические встречи Бразилии, России, Индии и Китая (БРИК), с тем чтобы основные развивающиеся страны могли увеличить свое влияние. И он использовал свой экспорт энергии, чтобы оказать давление на бывшие советские государства, которые добивались более тесных связей с Западом, в первую очередь повышая цены и сокращая поставки газа в Украину в 2006 и 2009 годах. В крайнем случае он использовал вооруженные силы против Грузии в 2008 году после НАТО объявил о том , что Грузия и Украина в конечном счете станут членами.

После короткой интерлюдии, в ходе которой президент Медведев проводил «перезагрузку» с президентом Бараком, Обама-Путин вернулся в Кремль в 2012 году и продвинул еще более жесткую линию против Соединенных Штатов, чем раньше. «Арабская весна», которую Москва считала, что США вдохновили свергнуть режимы из своей пользы, возродил страх Путина на цветные революции. Он был возмущен операцией НАТО в Ливии, якобы гуманитарной акцией, которая превратилась в войну против режима Муаммара Каддафи и закончилась его жестоким убийством мятежников. На этом фоне паранойя Путина углубилась: после фальсификации выборов в нижней палате законодательной власти в декабре 2011 года были вызваны антипутинские демонстрации, он обвинил тогдашнего госсекретаря Хилари Клинтон и нарисовал лидеров как пешек.

После того, как он благополучно выиграл президентские выборы в марте 2012 года, Путин начал постоянно усиливать подавление инакомыслия, арестовывая лидеров оппозиции, оказывая давление на неправительственные организации, финансируемые извне, и выдвигая законодательство, чтобы ограничить возможности для публичных дебатов. Он энергично продвигал российский патриотизм и выступал против внешних врагов в попытке укрепить легитимность режима, когда экономический рост и личное благополучие больше не могли.

Соединенные Штаты будут по-прежнему сталкиваться с проблемой управления отношениями с Россией, независимо от того, кто находится у власти. Итак, как это сделать?
За границей Путин горячо поддерживал более тесные связи с Китаем, расширяя коммерческие отношения (особенно продажи энергии и оружия) и проводил совместные военно-морские учения в Южно-Китайском море (2016 год) и Балтийском море (2017 год). Он продолжал поддерживать повстанцев на востоке Украины, несмотря на западные экономические санкции, и он начал широкомасштабную кампанию по борьбе с кибер-дезинформацией на Западе, чтобы запятнать имидж западной демократии и сеять внутренние разногласия, из которых вмешательство в прошлогоднюю кампанию президента США только самый яркий пример.

Действительно, навязчивая стратегия Путина за рубежом, похоже, завоевала благосостояние дома. После поразительных успехов Кремля в возвращении Крыма в Россию в 2014 году и в улавливании Запада, в следующем году его вмешательство в Сирию, рейтинг одобрения Путина, который упал до 61 процента в конце 2013 года, взлетел до более чем 80 процентов - и даже достигли беспрецедентных 89 процентов в июне 2015 года.

Теперь, после неудавшейся попытки сближения с Трампом, Путин активизировал свою антиамериканскую риторику и действия. Поскольку в марте 2018 года наметились президентские выборы в России, американо-российские отношения перешли от обещания партнерства, появившегося при Горбачеве в 1980-х годах до беспрецедентного уровня конфронтации, которая существует сегодня. Россия Путина решительно выступает против Запада, особенно в Соединенных Штатах, и пытается сплотить оппозицию мировому порядку под руководством США. В Соединенных Штатах Америки, как и демократы, так и республиканцы, проявляет себя в отношении России.

У себя дома Путин сталкивается с проблемой, не отличающейся от той, которую сделал Горбачев. Экономическая модель, основанная на повышении цен на сырьевые товары и эксплуатации свободных производственных мощностей, созданных в результате экономического краха 1990-х годов, способствовала быстрому экономическому росту в 2000-х годах, но она исчерпала себя. Российская экономика застопорилась после глобального финансового кризиса 2008-9 годов и в 2014 году упала в рецессию. Несмотря на медленное, хотя и неравномерное восстановление с 2016 года, авторитетные синоптики ожидают низких темпов роста на долгие годы.

Следовательно, как это было при Горбачеве, поддержание России как великой державы потребует устойчивой экономической реформы, и это, в свою очередь, потребует открытия политической системы, чтобы стимулировать творчество и гибкость, лежащие в основе успешных современных экономик. Но Путин должен это сделать, не дестабилизируя систему, как невольно пытался Горбачев. Модернизация экономики также потребует сближения с Западом, как понимал Горбачев, поскольку технологические и управленческие ноу-хау, которые нужны России, по-прежнему доступны только на Западе, особенно в Соединенных Штатах.

Таким образом, Путин сейчас находится на перепутье. Он поставил перед собой свои цели семнадцать лет назад: Россия сильнее в военном отношении, имеет более высокий международный профиль и является силой, с которой нужно считаться. Но путь вперед для поддержания России как великой державы остается неясным, впереди впереди многочисленные экономические и социальные проблемы.

разделитель секции

Однако Путин или его возможный преемник решают заняться нынешними вызовами, Соединенные Штаты должны быть уверены, что он будет по-прежнему привержен великодержавным стремлениям России. Опросы общественного мнения показывают, что большинство россиян разделяют взгляд Путина о роли России в мире и его негативном взгляде на Запад. Даже Алексей Навальный, самая известная оппозиция России, претендующая на то, чтобы бросить вызов Путину на президентских выборах 2018 года, имеет сильный националистический характер. В то время как Навальный охарактеризовал захват Крыма как незаконный и «возмутительные нарушения международных норм», он пришел к выводу, что «Крым в настоящее время является частью Российской Федерации», и что это не изменится. Он посоветовал «украинцам не позабыть себя», а в телевизионных дебатах в июле 2017 года, Навальный посетовал экономическое бремя, созданное войной там, но старательно избегал вопроса о том, вернет ли он Крым, если он будет избран президентом. (Кстати, Горбачев, который празднуется за свою роль в прекращении «холодной войны», поддержал путинскую аннексию Крыма, утверждая, что он отражает волю народа полуострова и что в сложившихся обстоятельствах он будет действовать, как это сделал Путин).

Российские лидеры, независимо от того, кто они, будут продолжать искать преобладающее влияние в бывших советских государствах и противостоять любым посягательствам Запада. Они откажутся от заверений США в том, что расширение НАТО не является гамбитом для сдерживания России. Они не будут убеждены западными утверждениями в том, что общепризнанные правовые и этические нормы изменили характер мировой политики. Они укажут на войну в Ираке в 2003 году - превентивное нападение на страну, которая не представляет угрозы для Соединенных Штатов и ее западных союзников, - а также широкое применение пыток и чрезвычайной выдачи после 9/11 в качестве доказательства того, что Соединенные Штаты соответствует законодательным и нормативным принципам, когда дело подходит и нарушает их, когда оно сочтет это необходимым. И среди противоречий, созданных усилиями России по формированию президентских выборов в 2016 году в США,

Лучший подход к России сегодня, даже в период максимальной розни, - это то, что мы называем «помолвка, заквашенная реализмом».
Другими словами, Путин или нет, Соединенные Штаты будут по-прежнему сталкиваться с досадной задачей управления отношениями с Россией. Итак, как это сделать?

Один из вариантов - относиться к России как к противнику, возвращаясь к версии сдерживания и используя сдерживание и экономические санкции. Руководящее предположение состояло бы в том, что общих интересов, которые могут обеспечить существенное, устойчивое сотрудничество между Вашингтоном и Москвой, и что затраты на сдерживание в Соединенных Штатах будут незначительными, будут незначительными.

Как и во времена холодной войны, этот подход грозит будущим соперничеством, колеблющимся в результате кратковременных кризисов, которые должны управляться в атмосфере взаимного недоверия и даже враждебности. Более того, они могли бы прорваться в конфронтацию. Разрушение коммуникации и воинственная риторика назад и вперед увеличили бы вероятность ошибочного восприятия и просчета во время опасных эпизодов. Учитывая обычную военную мощь, которую Россия теперь имеет в виду - не говоря уже о своем ядерном оружии и кибер-потенциалах - опасности должны быть очевидными и уже предваряются встречами на волосах в Балтийском и Черном морях между американскими судами и самолетами и российскими военные самолеты.

Второй вариант - минимализм, примерно позиция Соединенных Штатов, принятая в Советском Союзе с 1920 года, до тех пор, пока в 1933 году он не признал его дипломатическим признанием. Россия будет держаться на расстоянии вытянутой руки от теории о том, что ее нынешняя внешняя политика отражает ее авторитарный внутриполитический порядок и что первое не изменится до тех пор, пока это не произойдет. Это, однако, будет означать неполитику в том плане, что с Россией не будет значительных политических сделок. Такой подход может также потребовать долгого ожидания, основанного на чуть большей уверенности в том, что Россия неизбежно подвергнется демократической революции.

Минимализм также вызывает критический вопрос. Насколько точно вы делаете вид, по сути, что государства с внушительными властными атрибутами власти России не существуют, или что к ним можно относиться так, как будто это не имеет большого значения? По данным Всемирного банка, в настоящее время Россия занимает двенадцатую по величине экономику мира в номинальном выражении и занимает шестое место по паритету покупательной способности . Его оборонный бюджет, третий по величине в мире , подкрепляет мощные обычные силы (что Путин потратил на модернизацию миллиардами долларов ) плюс 7 000 ядерных боеголовок(немного больше, чем в Соединенных Штатах). Тогда есть огромные размеры России: население 144 миллиона человек и земельный участок площадью 6,6 миллиона квадратных миль, протянувшийся в 11 часовых поясах.

Третья альтернатива, которую мы называем вовлечением, выдержанным реализмом, исходит из предположения, что сдерживание связано с опасными рисками, в то время как минимализм непрактичен. Это приветствовало бы появление демократии в России, но не позволяло бы котировочной политике формироваться сопутствующей надеждой. Предполагалось, что внутренние различия между Россией и Соединенными Штатами и разные геополитические обстоятельства неизбежно будут приводить к разным интерпретациям и ответам на события - примерами являются войны в Украине и Сирии. Казалось бы, Россия будет считать себя великой державой, отстаивать свои интересы, определяемую ее руководством, и даже в периоды слабости действовать исходя из предпосылки о том, что восстановление и возрождение неизбежны.

Неизбежно возникнут кризисные ситуации, возможно, даже столкновения, которых следует избегать. Но участие, заложенное реализмом, также выявило бы общие интересы и использовало бы возможности для сотрудничества, даже если бы с скромными ожиданиями. Рассмотрим, например, продвижение контроля над вооружениями и ядерного нераспространения; предотвращение войны на Корейском полуострове или нерегулируемое соперничество в Арктике , оттаивание которой сделало его морским коридором, а также новой энергетической границей; координация политики в области борьбы с терроризмом и изменения климата; избегая случайных военных столкновений; стабилизация Сирии; и предотвращение эскалации двусторонних кризисов в вооруженные, особенно ядерные, конфронтации.

Это, в общих чертах, то, как Соединенные Штаты и Советский Союз имели дело друг с другом в течение большей части холодной войны. Когда приход Горбачева создал контекст для улучшенных отношений, президенты Рональд Рейган и Джордж Буш-младший воспользовались этой возможностью. Этот же подход характеризовал американо-российские отношения во время президентства Ельцина и действительно ранних частей Путина. И с тех пор, как Ричард Никсон и Генри Киссинджер подготовили почву в 1970-х годах для новых отношений с Китаем, Вашингтон принял аналогичную стратегию в отношении Пекина. Если Россия и Соединенные Штаты желают избежать разрыва, не говоря уже о военном противостоянии, взаимодействие, заваленное реализмом, окажется лучшей альтернативой.