У знакомого сын лет  4-х, сел на колени к тетке и сразу руками к титькам потянулся и давай мять. Дальше диалог:

- Это что такое?!
- А я титечник!

Сняла с колен и слегка шлепнула по попе.

- А ты жопошница!

)))

Отредактировано ЦэДрыньк (2017-05-05 15:27:04)

Шо за полимеры? Срок детский какой-то... Надо на 10, ящетаю! Или ваще пожизненно!

Зарисовки

из-за стройки?
я  имела в виду закат, при том ,что небо было довольно плотно закрыто тучами и периодически моросило, а в последнюю минуту закатные лучи дали такой красивый свет..

еще про поезда напишу , поездка моя получилась почти спонтанной , подруга моя третий месяц как переехала туда, она там практически совсем одна... есть пару знакомых семей , но  больше никого... так как мы сами недавно переехавшие, поехала поддержать ))
покупала билеты за 10 дней, выбирала из того, что осталось по приемлемой цене, на сапсан уже цена зашкаливала, поэтому туда взяла плацкарт фирменный поезд Смена А. Бетанкур, обратно нефирменный поезд купе женское Спб- Адлер
в прошлый раз мы ездили семьей на 2 этажном , в котором 80 процентов были китайцы и в туалет было не пробиться))
ну так вот , поезда что один ,что другой вполне приличные,  по крайней мере по сравнению с молдавским поездом Кишинев -
Москва, туалет чистый и сухой , без очередей, есть т  бумага и мыло,  постель чистая, проводники вежливые
правда я все равно плохо сплю, когда поезд едет под 80 км/час))

Я ведь тебе говорил: "СОЦСЕТИ  - ЗЛО".
Ошибся я, с кем не бывает...  
Ты эта, тщательнее будь.
Аккаунт у него увели... Трагедия прямо.
Учения проведены успешно. Всем спасибо.
Всем добрый вечер.

если вы не можете обеспечить бесполетность, о которой вы заявляете, то и плевать на нее будут, то есть на вас

Готовитесь к празднику...торжественное настроение....как же это много!
А тут...рррррррр...сколько же вырусей украинство наплодило! Пойти на Аллею славы стало гражданским поступком....
___________

ТОРЖЕСТВО НЕНАВИСТИ
Теперь хороший тон – отвергать толерантность, презирать рассудительность. И это вовсе не на фронте, а в глубоком тылу.

Война у нас уже четвертый год, но чем дальше от линии фронта, тем меньше она ощущается. Киев, Харьков, Львов и даже тревожная в первомайские дни Одесса живут своей обычной жизнью. То ли дело социальные сети. Может показаться, что основные боевые действия идут именно там.

Ненависть бешеная. Достаточно сделать шаг в сторону от возобладавшей тенденции – и тебя с легкостью запишут во враги народа. Причем сделают это люди, с которыми ты хорошо знаком десяток лет, а то и не один.

Слова норовят изменить свои привычные значения. Вот, например, "москаль", уничижительное прозвище русских. Безусловно, в каком-нибудь позапрошлом веке так у нас называли солдат Российской империи, но этот смысл давно уже не основной, что подтвердит вам любой словарь. В подавляющем большинстве случаев под словом "москаль" имеется в виду именно русский.

Поэтому, когда старинная приятельница, исполнившись под действием сильных эмоций праведной ненавистью, пишет у себя на странице в "Фейсбуке": "Убей москаля", я не могу поверить своим глазам. Один представитель культурно-интеллектуальной элиты публикует призыв убивать людей по национальному признаку, а десятки других моих добрых френдов одобряют его своими лайками. И я задаю им совершенно резонный вопрос: как так можно?

Тогда ее супруг, известный журналист и телеведущий, которого я когда-то с искренней симпатией нарек "лицом культуры", отвечает журнальной колонкой. Он объясняет, что "убей москаля" – это всего лишь аллюзия на Симонова и Эренбурга и метонимия, которую не следует понимать буквально. И уточняет, что "поганым москалем" называет любого человека "по ту сторону линии столкновения". Всем этим поганым москалям лицо культуры желает смерти.

Тут уже вроде бы ни аллюзий, ни метонимий, но поди пойми, кому именно адресовано пожелание. Боевикам с оружием в руках? Обычным жителям Донецка и Луганска – они ведь тоже "по ту линию"? Или украинским гражданам с пророссийскими взглядами, которых у нас, к сожалению, предостаточно и к которым лицо культуры упорно пытается приписать меня? А может, и вовсе каждому россиянину, будь то мордвин, осетин, якут или друг степей калмык?

Мне очень хочется думать, что имеются в виду только конкретные враги, все эти гиви и моторолы, гори они в аду синим пламенем. Но тогда почему для их обозначения нужно использовать слово "москаль", которое, хоть убейте, означает прежде всего "русский"? И почему человека, который обращает внимание на этот неизбежно возникающий чудовищный смысл, тут же предают обструкции?

А вот еще слово "ватник". Не тот, что стеганая куртка, предмет спецодежды, а тот, что бездумный российский патриот, крымнашист, почитатель Путина, носитель георгиевских ленточек, преданный зритель Киселева-Соловьева, гордящийся славой воевавших дедов и ненавидящий бендеровскую хунту. Вроде понятно, что оно означает, да?

Черта с два, уже непонятно. Потому что знаменитый рок-певец, тот самый, что неловко пошутил про гетто для русскоязычных, считает "глубоким ватничеством" склонность некоторых украинцев (миллионов этак пятнадцати-двадцати) говорить по-русски. Получается, для попадания в ватники важно не то, какие взгляды ты отстаиваешь, а то, на каком языке ты это делаешь. Щебечешь на поганом москальском – все, ты ватник, чужак, враг. Объект благородной сетевой ярости и святой диванной ненависти.

Помните, как три года назад львовяне, демонстрируя свое единство с жителями юга-востока Украины, весь день говорили по-русски? Теперь такое решительно невозможно. Теперь в тренде не единение, а размежевание, и тот, кто апеллирует к элементарной человечности, выглядит не комильфо. Теперь хороший тон – отвергать толерантность, презирать рассудительность, утверждать торжество ненависти. И это вовсе не на фронте, а в глубоком тылу.

Отчего так получается? Конечно же, от бессилия.

Но порой кажется, что это только пока.

Юрий Володарский для ТСН

Доброго дня и здравия всем!

Отредактировано Кекса (2017-05-05 17:54:26)

Майский Берлин пахнет Победой.

Неизвестный германский офицер свидетельствует:
    "1 мая 1945 года. Гауптман мертв, но команда еще этого не знает. А тот, кто знает, обязан молчать, так как он не должен был знать это. Те, кто должен знать об этом в первую очередь, находятся снаружи. Командование должно сначала перейти в другие руки, прежде чем станет известно о переменах, чтобы не возникло нарушений в отдаче приказов.
    Геббельс стал рейхсканцлером. Что из этого следует? В битве за столицу возникает тревожное затишье. Мы занимаем позиции на внутреннем кольце обороны. Приходит приказ приготовиться к прорыву. Может быть, мы прорвемся этой ночью. Мы слышим пьяные песни советских солдат, доносящиеся с той стороны. Они празднуют 1 Мая и свою близкую победу. Алкоголь делает их шумными, но от него они крепче заснут. Ну что же, на прощание мы их хорошенько проучим".

Унтер-офицер В.Каров рассказывает:
    "В ходе боев численность нашего отделения значительно уменьшилась, поскольку, несмотря на осмотрительность нашего командира, мы вынуждены были понести большие потери. Но почти ежедневно к нам присоединялись солдаты, отбившиеся от своих частей, так что нам удавалось сохранять более или менее постоянную численность.
    Мы снова отступили и 1 мая заняли позиции у станции Гумбольдтхайн вдоль полотна городской железной дороги, которая была здесь одноколейной.
   Зенитки на башне противовоздушной обороны вели непрерывный огонь прямой наводкой, доставляя русским много хлопот. Мы даже подумали, что русские так и не смогут взять эту башню. За все время им не удалось приблизиться к ней ни на метр. И вот мы лежали на своих позициях с еще примерно пятью другими отделениями и ждали, чем все закончится. Постепенно распространился слух, что мы сможем продержаться не более четырех дней, потом боеприпасы закончатся.
   Мы уже не раз слышали о спешащей к нам на помощь армии Венка. Но это так и осталось слухами. Никто не знал, сумеет ли она вообще пробиться к Берлину…
   Мы имели представление лишь о том участке фронта, где сражались сами. Никто не знал, где заканчивается последний рубеж обороны и продолжаются ли бои в других городских районах. Мы лишь предполагали, что, находясь в окруженном городе, теперь оказались в маленьком котле. Приказы вышестоящих инстанций почти не доходили до нас. Тогда наш командир роты решил прорываться на свой страх и риск".

О положении в войсках свидетельствует неизвестный немецкий офицер:
    "Примерно в 19.40 1 мая на командные пункты воинских частей, занимавших позиции в районе рейхсканцелярии, поступил приказ следующего содержания: "Фюрер мертв. Каждый боец освобождается от присяги, данной ему. Завтра днем в 14.00 город переходит в руки русских, противник настоял на безоговорочной капитуляции. Поэтому после установления перемирия ваша судьба будет полностью зависеть от его произвола.
    Под командованием последнего командира дивизии СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер" был немедленно создан добровольческий корпус, состоящий из боеспособных добровольцев всех соединений. Этой ночью должна быть предпринята попытка прорыва. Прорыв будет осуществляться двумя ударными клиньями через Штеттинский вокзал и Фридрихштрассе на север и северо-запад, чтобы попытаться открыть в кольце окружения коридор для вывода раненых и гражданского населения.
   Хватит ли для этого имеющихся у нас сил, пока неизвестно и крайне сомнительно. В нашем распоряжении имеется главным образом легкое пехотное вооружение, а вражеская заградительная система глубоко эшелонирована. В самом благоприятном случае, чтобы достигнуть границы города, нам потребуется не менее 18 часов непрерывного боя.
   В зависимости от того, как будет развиваться бой, не всегда будет возможность забрать тяжелораненых с собой. Кто в таком положении не захочет попасть живым в руки врага, получит выстрел "милосердия", прекращающий страдания.
   Целью для всех подразделений и бойцов, которым удастся прорваться, является соединение с нашими войсками, все еще сражающимися на севере. Нам ничего не известно о сложившемся там положении. Уже в течение двух суток у нас нет с ними никакой связи. Гроссадмирал Дёниц назван рейхспрезидентом, все его дальнейшие приказы имеют обязательную силу. Подразделения добровольческого корпуса сосредотачиваются в местах, определенных приказом, до 20.00 и затем выходят оттуда на исходные позиции".

Отрывок из "Истории танкового корпуса "Гроссдойчланд":
    "Майор Ленхофф отдал приказ своим боевым группам охранного полка "Гроссдойчланд" собраться 1 мая 1945 года на Кастаниеналлее в 23.00, чтобы попытаться осуществить прорыв через Ратенов на запад.
    Оставшиеся танки и бронетранспортеры были полностью заправлены, миллионы рейхсмарок разделены между бойцами, продовольствие упаковано в ранцы.
      В районе станции метро Шёнхаузер-Аллее удалось прорваться сквозь советские оборонительные линии, хотя огнем своих "сталинских оргаанов" и танков Советы сумели нанести нам тяжелые потери.
   С оставшимися пятью танками и 68 бойцами майору Ленхоффу удалось вырваться из города и дойти до района города Ораниенбурга. Однако из-за нехватки горючего танки пришлось взорвать.
   На пути до района Ораниенбурга танки должны были израсходовать только от четверти до трети заправки. Разделившись на четыре группы, бойцы пробивались дальше в направлении Эльбы и земли Шлезвиг-Гольштейн".

Свидетельствует унтершарфюрер СС Шолле, который лежал раненый на станции метро Штадтмитте и заснул тогда, будучи в состоянии крайнего изнеможения:
    "Я не знаю, как долго я спал, но когда проснулся, в моих ушах снова прозвучало страшное слово "Отходим!". Никто не знал, что происходит. Каждый хотел куда-то бежать, но бежать уже некуда. Позади нас, перед нами, справа и слева от нас, а возможно, уже и над нами, на улице, находились русские!
    Но вся толпа бросились назад. Направление на север. Я беспомощно лежу на носилках и прошу, кричу, чтобы меня взяли с собой. Потом появились два знакомых связных-мотоциклиста из полка "Данмарк". Они обещают не бросать меня в беде, подзывают еще двух товарищей и тащат меня с собой. По пути они находят тележку, на которую укладывают меня и которую толкают по рельсам линии метро.
    На станции "Францёзишештрассе" они оставляют меня. Я не чувствую больше боли и снова засыпаю. Когда я просыпаюсь, то вижу старую картину. Плотная толпа, которая не знает, чего ждет. Светает; наступает 2 мая. Неожиданно раздается громкий голос: "Бойцы!   Перед нами, позади нас и над нами стоят русские! Русский комиссар требует, чтобы мы сдались! Камрады, будем сдаваться?"
      Раздаются крики "да" и "нет"! Разгораются дебаты. Кто-то соглашается сдаться, другие выступают против. Какой-то офицер просит всех остальных офицеров выйти вперед для переговоров с русским комиссаром.
    Потом находят решение: "Камрады! Берлин находится уже в глубоком тылу врага. Военный комендант города, генерал Вейдлинг, уже подписал акт капитуляции. Последние очаги сопротивления тоже сдались. На всех улицах стоят русские танки. Любая попытка прорыва обречена на неудачу. Все солдаты вермахта, войск СС и фольксштурма складывают оружие.
      К ним относятся как к военнопленным. Женщины, дети и гражданские лица могут расходиться по домам. Раненых отправят в госпиталь. Предостерегаю от всяких глупостей!"
   Я воспринимаю этот приказ с равнодушным спокойствием. Вся толпа приходит в движение и медленно перемещается по туннелю в сторону станции Францёзишештрассе. Мою тележку тоже кто-то толкает. Рядом со мной на ней лежит еще один тяжелораненый.     Некоторые кончают жизнь самоубийством; то и дело в туннеле трещат пистолетные выстрелы. Все начинают карабкаться вверх по лестнице. Никто больше не заботится о раненых. Наша тележка останавливается, а толпа обтекает ее со всех сторон.
   На некотором расстоянии от толпы в конце туннеля показываются русские. Они освещают все вокруг своими карманными фонариками. Один из русских толкает нашу тележку дальше. Иногда он осматривает трупы. На нашей тележке медленно растет гора из пистолетов, часов, колец и всякой мелочи.
   Этот русский оказывается разговорчивым. "Война капут. Гитлер капут! Ты госпиталь и потом домой!" - повторяет он уже, наверное, в сотый раз. Дойдя до лестницы, он оставляет нашу тележку на рельсах, забирает собранные вещи и бросает нас на произвол судьбы.
     У меня сквозное ранение голени. Я сползаю с тележки, добираюсь на четвереньках до лестницы и, подтягиваясь на руках, выбираюсь наверх. От невыносимой боли у меня темнеет в глазах. Солдаты как раз уходят строем в северном направлении. Наверху полным-полно русских. Я выполз на поверхность в нескольких метрах от станции метро Унтер-ден-Линден.
      Наверху меня встречает промозглая погода. Меня знобит, в изнеможении я присаживаюсь на руины стены. На Фридрихштрассе и на Унтер-ден-Линден царит оживленное движение. Нигде больше не слышен шум боя".

Унтер-офицер Каров пишет:
    "Последний, дошедший до нас приказ гласил: любой ценой удержать позицию и ждать дальнейших указаний. Поэтому в ночь на 3 мая я должен был взять под свое командование еще одну группу. Я лежал в стрелковом окопе у самой опоры моста Вайзенбрюкке, который протянулся над вокзалом Гумбольдтхайн и полотном городской железной дороги. Мы не знали, что Берлин пал еще 2 мая.
    Ночь была странно спокойной. На той стороне, на Хохштрассе, горело несколько домов, отель "Лихтбург" тоже был объят пламенем. Из-за этого парк Гумбольдтхайн со своими посеченными осколками деревьями представлял собой таинственную картину. Мимо медленно проплывали клубы дыма, и от усталости в глазах возникало нестерпимое жжение. Постепенно светало.
    Некоторые камрады клевали носом. Вдруг все сразу насторожились, на той стороне улицы у ивана что-то происходило! Я снова ставлю свой автомат на боевой взвод и внимательно всматриваюсь в ряд домов на противоположной стороне.
      И тут раздается рев громкоговорителя. Русские передают приказ о капитуляции нашего военного коменданта, генерала Вейдлинга. Мы замираем в нерешительности. Может быть, это только уловка ивана?
   Бросив взгляд мимо опоры моста, я замечаю трех женщин и трех мужчин, которые идут к нам с белым флагом. На той стороне улицы русские тоже вывесили белый флаг. Никто не стрелял. Так как я лежал у самого моста, то смог первым встретить эту группу гражданских лиц. Они хотели пройти к командиру нашей боевой группы, по их словам, русские давали нам один час времени на размышление для капитуляции.
    Я распорядился, чтобы группу парламентеров немедленно проводили дальше. Кроме того, некоторое время спустя русские послали к нам нашего камрада, который уже находился в плену. Он тоже должен был уговорить нас сдаться. Я спросил его, как обстоят дела на той стороне, но вместо ответа на мой вопрос он стал говорить о бессмысленности дальнейшей борьбы…
      Наш камрад дал русским слово и после разговора с нами вернулся по мосту снова к ним. Ровно через час мужчины и женщины вышли из бункера противовоздушной обороны и по мосту Вайзенбрюкке вернулись в расположение русских. Наконец из башни ПВО поступил приказ: "В 12.00 прекратить огонь!"
   Я выбрался из своего окопа, так же поступили и остальные камрады из моего отделения. Русские махали нам с той стороны улицы, некоторые из них по одному переходили к нам по Вайзенбрюкке и показывали знаками, чтобы мы шли к ним. Но я сразу же запретил своим бойцам делать это.
    И остальные русские начали переходить к нам по мосту. Один из них по-дружески похлопал меня по плечу и воскликнул: "Камрад, война капут, войне конец!" Мы молча стояли среди русских, все еще не выпуская из рук свое оружие, и нас обуревали смешанные чувства. Что должны были мы делать - радоваться вместе с ними, что остались живы, или горевать о своей судьбе? Мы не знали, как поступить".

Корреспондент нью-йоркской газеты "Таймс", прибывший 3 мая в Берлин, сообщал:
     "В слепящих лучах прожекторов в течение всей ночи и до самого утра колонны немецких пленных шагали из центра захваченного Берлина в лагеря для военнопленных на окраинах города.
     Большинство солдат, которые вчера во второй половине дня по приказу генерала артиллерии Вейдлинга прекратили огонь, из-за пережитых во время артобстрелов и бомбардировок мук производило впечатление полубезумных.
      Растрепанные, заросшие щетиной и грязные, они выходили с белыми повязками на рукаве из подвалов, бомбоубежищ, подземных станций метро, вылезали из канализационных люков и руин домов.
     Некоторые швыряли свое оружие с озлобленным, свирепым выражением лица на землю. Другие вели себя более послушно и складывали свое оружие в кучи, как им было приказано. Многие истерично хохотали и никак не могли остановиться, когда шагали в колонне по улицам разрушенного города.
      Русским пришлось приложить немало усилий, чтобы оказаться достойными этого исторического момента. Сразу бросалась в глаза разница между поверженным врагом и свежевыбритыми офицерами-победителями в блеске боевых орденов и медалей, в выглаженной форме и начищенных высоких сапогах".

Вот честно, я не знаю, сколько мне надо выпить, чтобы шататься и врезаться в мебель. )

А как насчет эксперимента? 

А я ваще такого не помню