Одесские зарисовки. Бельё
Молдаванка, тихий одесский дворик недалеко от старого, уже давно несуществующего вокзала. Дворик, в котором чаще был слышен колокольный перезвон с близлежащей Алексеевской церкви, чем ругань соседей.
Все уже давно, несколько поколений назад, притёрлись и обжились друг с другом, жили дружно, и если и бывали споры и ленивые скандалы, то скорее на грани хохмы, чем затаённой вражды.
— Муся, ты таки хочешь ходить сегодня голой, что тот нудист на Чкаловском. Ты видишь это небо? Или ты думаешь, что я буду героически спасать твое белье? — кричала Лида соседке, чтобы та сняла вещи, развешенные сушиться в конце двора.
— Иду, Лида, — торопливо ответила Муся.
— Ой, она идёт! Она уже три дня как идёт! Муся, бельё уже скисло, как ты торопишься! — с нарочитой юморной суровостью отчитывала Лида соседку и подругу.
— Костик! Костик! — позвала Муся сына.
— Та шо там, мама! — нехотя из своей комнаты отозвался парень.
— Иди сыми то бельё. А то Лида делает мене нервы с утра пораньше. Ты видишь те тучи? Они таки могут сделать нам ту хохму, что была у Ноя.
— Ой, мама, какие там тучи? Это вот эти три барашка в небе тётя Лида называет тучами? Пусть тётя Лида лучше не смотрит в небо и пьёт валерьянку. А меня не трогай, мама. Я занят.
— Ты как пришёл с рейса, так всё время занят! Имей совесть и помоги маме с бельём! — возмутилась Муся.
— Соседи, снимите бельё уже, дайте мене спать! — крикнул со второго этажа толстый, с яйцевидной формой лысой головы сосед Боря. — Первое утро без жары, и то поспать нельзя за вашим бельём. Костик, сделай маме счестье, иди сыми то бельё и дай мене спать.
— Та сейчас пойду уже! — нудит Костик из своей комнаты.
— Он идёт! Ты уже два часа идёшь! — кричала тётя Лида из своего палисадника. — Мой Монечка уже давно наше бельё снял и пошёл работать, а этот шлемазл как пришёл с рейса, так маме горе делает, лёжа на диване!
Весь двор знал, что сынок Лиды Монечка — известный и талантливый щипач, и если он и снял мамино бельё и пошёл на работу, то в 18-м трамвае, везущем приезжих лохов на пляжи и в санатории, волшебным образом исчезнет не только несколько портмоне, но и золотые цепочки и даже колечки, которыми он обвешивал с ног до головы любимую маман и красавицу Нору с Комитетской. Но двор молчал за работу Монечки. В конце концов, у каждого свой кусок хлеба, и к тому-же благодаря Монечке двор всегда обходили домушники из солидарности и уважения к легендарному коллеге.
— Костик, так ты сымешь то бельё? Имей совесть, Костик, — кричал уже преподаватель железнодорожного колледжа Валентин Маркович с начала двора.
— Та что вам то бельё, Валентин Маркович? — лениво орал с дивана в своей комнате Костик.
— Мене не то бельё надо, мене тишина надо, — нервно поправил очки над крупным носом преподаватель колледжа и с шумом закрыл окно.
— Вот я таки сама пойду и сыму это чертово бельё! — прошипела Муся. — Пойду и сыму! И будет что-то страшное! Это просто позор, Костик! Мене так стыдно, так стыдно! Весь двор видит, кто снимает бельё! Сымает старая больная мать!
— Мама, не делай страшно, делай бутерброды к чаю, — лениво с дивана отозвался Костик...
Андрей Рюриков
